Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы

С точки зрения проблемы вынужденного насилия следует еще раз взглянуть на высказывания Логинова и Поздняка о том, что первому не захотелось работать в прокуратуре, а второго не привлекла «романтика» уголовного следствия (см. выше). Логинов не поясняет — то ли его не устроила необходимость отправляться в уездный город, то ли напугала перспектива выступать обвинителем в суде против сельчан. Поздняк тоже не вдается в подробности относительно своих «уголовных расследований», так что остается только строить предположения: может быть, оба не пожелали дальше участвовать в репрессиях и потому сменили специальность и поле деятельности. Подобно этим двум инженерам, большинство остальных также избегают распространяться о том, как помогали победе интересов советской власти среди определенных групп населения. «Нелегкими были первые колхозные годы, пришлось прибегнуть к такой чрезвычайной мере как организация политотделов в машинно-тракторных станциях. Опять выбор пал на меня»^{686}, — вот все, что инженер Бочкин находит нужным написать о своем участии в коллективизации. Леонид Павлович Грачев (р. 1908), один из очень немногих, пишет об этом деликатном задании подробнее, но только потому, что ни в чем себя ни винит, — по его словам, он относился к крестьянам с пониманием и сочувствием. В 1928 г., привлеченный к участию в коллективизации и подавлении кулацких восстаний, он вел с крестьянами долгие дискуссии, пытаясь убедить их в преимуществах колхозов. Хотя Грачев верил в собственные аргументы, его все же посетили сомнения в правильности осуществляемых мероприятий, когда одна крестьянка возразила, что только она знает, как доить свою корову, а на общем скотном дворе, куда она ее сдала, та сразу перестала давать молоко: «…вспоминал мать: а ну-ка возьми у нее корову, благодаря которой мы только и выжили?!»^{687} Далее Грачев дает понять, что его миссия не удалась. Он недвусмысленно говорит, что крестьяне в конце концов пошли в колхозы только по принуждению: «Скорее всего, не моя горячая вера и не мои слова о том, что скоро все переменится, а трезвый крестьянский ум подсказал: хочешь не хочешь, надо объединяться, раз того требует власть. Рассчитывали они и на кредит, на помощь государства»^{688}. Несмотря на угрозы и прямое применение насилия, которых Грачев открыто не признает, но о которых явственно можно прочесть у него между строк, он пытается оправдать коллективизацию: «…А был ли тогда у нас иной путь? Нет, иного пути я не вижу. Времени для того, чтобы вывести страну из нищеты, оставленной нам царским правительством, имелось у нас в обрез»^{689}.

Более содержательные и в основном негативные рассказы о работе «партийных кадров» на ниве коллективизации можно найти в воспоминаниях инженеров, скептически относившихся к советской власти. Наталья Сергеевна Горянова (р. 1900) пишет о хлебозаготовителях, которые чувствовали себя так, будто их послали на войну

В подпитии они кричали: «Завтра мужики нас постреляют», — и в самом деле были убиты во время очередной операции^{690}. Богдан тоже довольно много внимания уделяет сплошной коллективизации; сама она в ней не участвовала, но некоторых ее сокурсников посылали в деревню: «Съехавшиеся в этом году студенты были злыми и раздраженными. Большинство их было из казачьих семей, и сплошная коллективизация и связанные с ней репрессии затрагивали почти всех. С другой стороны, многие наши коммунисты принимали участие в организации колхозов и в подавлении сопротивления коллективизации. Каждый разговор обязательно сводился к арестам и репрессиям»^{691}. Она повествует об одном своем однокашнике, «пламенном» коммунисте, до коллективизации, однако, «не доросшем»: «Я вспомнила разговор Феди у профессора: "романтика революции"! Это только со стороны смотреть — так романтика, а когда его самого заставляют проводить в жизнь идеи партии с револьвером в руках, так вся романтика испарилась. Слишком нежная душа у Феди для коммуниста!» Вынужденный выгонять из дома под дулом револьвера крестьянскую семью, укрывавшую зерно, он не смог этого пережить и застрелился^{692}.