Наиболее выразительное свидетельство того, что для инженеров, критически относившихся к режиму, практическая техническая работа была не только увлекательна сама по себе, но и выполняла еще одну функцию, можно найти у А.П. Федосеева. На производстве он спасался от политики. Только завод позволял ему найти себя, смысл и цель своего существования. Закончив учебу в 1936 г., Федосеев пришел на ленинградский электроламповый завод «Светлана». Он рьяно взялся за порученную ему работу и совершенно в нее «погрузился»{785}
. Это рвение помогало ему многого вокруг не замечать: «Так или иначе, но я тогда был вполне удовлетворен своей работой, хотя жизнь и была тяжелой, и это продолжалось до середины 1937 года…»{786}Техника представляла собой убежище, куда скрывались инженеры вроде Федосеева и Богдан; они «эмигрировали» в технику Преимущество такой «эмиграции» заключалось в том, что внешне она выглядела особенно ревностной поддержкой социалистического строительства и, следовательно, целей советской власти. Существовала, однако, большая опасность, что активный и примерный труд повлечет за собой «награду» в виде дополнительных заданий, которые заставят инженера выступать перед заводской общественностью и обозначить свою политическую позицию. Богдан слыла на мукомольном комбинате образцовым инженером, и поэтому ей все время доверяли новые поручения. Ей пришлось вести общественную работу, участвовать в кампании выборов в Ростовский горсовет, разъяснять и нахваливать рабочим комбината Сталинскую конституцию{787}
. В 1939 г. она стала заместителем председателя фабрично-заводского комитета (ФЗК), в 1941 г. — уполномоченной по технике безопасности, а после того, как началась война, — главным инженером{788}. Подобная карьера кажется абсурдной, если подумать, как ненавидела Богдан советскую власть и всех коммунистов. Но, будучи первоклассным инженером, она заодно считалась надежной и достойной доверия коммунисткой{789}. Все эти повышения по службе противоречили интересам Богдан, поскольку она любила свою конструкторскую работу и больше всего хотела спокойно заниматься ею, не отвлекаясь ни на какие другие обязанности. Нечто похожее происходило и с Федосеевым, которого в середине 1937 г. назначили помощником заведующего центральной лабораторией радиотехники. У него в подчинении оказалось несколько сотен сотрудников, в его задачи отныне входили координация работы различных лабораторий, проверка технических отчетов и решение других организационных и административных вопросов: «Однако уже через месяц я ощутил страшную тягость и пустоту моих занятий. Весь мой пыл исчез, и я стал ходить на работу как на каторгу»{790}. Федосеева, как и Богдан, вынудили покинуть место его «эмиграции» и взвалить на себя управленческие обязанности, которые были ему совершенно не по душе.Инженеры, относившиеся к большевикам нейтрально или враждебно, все же имели с советской властью кое-что общее, даже если не хотели этого признавать: они точно так же преклонялись перед техникой. Но если коммунисты видели в своей работе созидательный труд на благо советского общества, то для них производство служило спасением от конфликта с окружающей политической действительностью.
Пропагандируемое средствами массовой информации увлечение практической инженерной деятельностью находило широкий отклик среди молодых инженеров, формируя их самосознание. Советский инженер почитал за честь быть практиком, осваивающим свою профессию с самых низов. На этой почве дети рабочих и «буржуев» сливались в единую советскую техническую интеллигенцию, имевшую перед собой одну цель — трудиться в рядах передовиков и новаторов, и неважно, что кто-то делал это, чтобы строить социализм, а кто-то таким способом старался отстраниться от большевиков. Для них наступила эра техники, эра инженера.