Инженеры

Когда же Михаила потянул к ответу Дынников, то Штальмер мягко выступил в его защиту, ссылаясь на жесткие сроки, на неумение людей работать, на общие трудности, в которых вырастала стройка, и очень жалел Радаева. Однако, говоря строго, Штальмер ни разу даже не вспомнил о Радаеве.

Теперь Авдентову многое не нравилось в работе Штальмера. Несколько раз на собраниях он выступал за иные формы руководства. Он был настойчив, писал докладные Дынникову, спорил со Штальмером, а тот, изредка соглашаясь с ним и будто уступая, продолжал свое: плановую равномерность темпов подменял скачками, авралами, застои в работах — резкими ударами, штурмами одних объектов за счет других, с которыми можно было не торопиться, потому что стояли на второй и третьей очереди; перебрасывал людей с места на место, не дав закончить начатого. Он забывал иногда предупредить своего помощника, и тот, приходя в цех, часто не находил людей на том месте, где были они вчера.

Вынужденный обстоятельствами, Авдентов иногда противодействовал своему непосредственному начальству, получая всякий раз поддержку со стороны монтажников. Он был осмотрителен, но и, рискуя, не страшился, чувствуя свою правоту.

Так началось в литейке двоевластие, о чем скоро стало известно Колыванову и Дынникову.

Несколько дней спустя после аварии Авдентов приказал верхолазам ставить больше болтов в ответственных сопряжениях колонн и балок — и просчитался: болтов не хватало, и клепку пришлось на два дня прекратить. Штальмер возмутился этим «произволом» и пошел жаловаться к Дынникову.

Тот, опросив обоих, дал в приказе выговор Авдентову. Конечно, было проще ему осудить именно Авдентова, который явно заскочил вперед. В какой-то мере, пожалуй, сказались тут опять и личные отношения. Проучив молодого, немного зарвавшегося инженера, Борис Сергеевич подумал, однако, и о Штальмере: начальник цеха виновен был в большей степени, потому что за последний месяц превратился в какого-то регистратора уже свершенных или начатых мероприятий и не умел никогда предотвратить ошибок.

У Дынникова хватило мужества снять выговор, однако он сделал это в такой форме, которая лишала Авдентова права торжествовать победу над уязвленным Штальмером. Оба отступили немного, но это примирение оказалось только внешним.

Такие отношения тяготили Авдентова. Штальмер втихомолку подкапывался, каждое оброненное критическое слово готов был превратить в позорную историю. Особенно возмутила мелочная, ехидная придирка Штальмера, заметившего простую описку Авдентова в докладной. Начальник подчеркнул ее, как ошибку неграмотного человека, и на поле красным карандашом поставил знак вопроса. Михаил видел эту бумажку в руках главного инженера, и желчь разлилась в нем.

«Хитрец и негодяй», — подумал он в сотый раз.

Штальмер отравлял его самочувствие мелочными придирками в разговорах, на совещаниях, будто случайными обмолвками, с затаенной враждебностью глядел на него или, прищурив глаза, молча проходил мимо, ни о чем не спросив, или спрашивал так, словно хотел уличить во лжи или еще в чем-то унизительном и грязном.

Положение Авдентова становилось невыносимым, и он уже подумывал о том, чтобы откровенно рассказать все Колыванову. Но и поднимать весь мусор этих личных, казалось ему, отношений было крайне неприятно.

Он решил до поры терпеть, а когда закончит монтаж, уйти на другой завод. К этому решению вынуждала его и другая причина: ничто в отношениях к нему Марии не изменилось с тех пор, когда он встретил ее на вокзале.

Ее пренебрежение по временам раздражало его так же, как дьявольские хитросплетенья Штальмера. Сегодня он пришел в институт, чтобы увидеть ее, прождал сорок минут, пока закончится лекция.

Но, поговорив с ним недолго и только о пустяках, которые злили его, она ушла, не оставив ему даже маленькой надежды на будущее… Да, она забывала о нем, и это забвенье было, по-видимому, прочно и далось ей легче, нежели писала когда-то в письме… Быть может, лгала она тогда, красиво расписывая ему свои чувства?.. Он не жалел теперь, что порвал когда-то с нею, только досадно было, что после сам погнался за ней и униженно добивался встреч…

Нынче Авдентов был свободен, от работы и часа два бродил бесцельно по лесу с берданкой на плече, которую дал ему для охоты веселый начальник гавани.

Здесь, в лесном просторе, властвовала тишина и умиротворение, которого недоставало инженеру, и легко думалось обо всем, что наполняло жизнь… Свободно текли его мысли… Пред ним вставали густые, таежные леса, замшелые болота, над которыми недавно пролетели с запада на восток его ровесники. Вчера они улыбались ему с газетных полос, красивые и мужественные, любимцы молодой страны, где каждому, кто был отважен и любил ее, открывались широкие дороги.