Инженеры

— Штальмер, вы говорите глупости! Вы скоро будете доказывать нам, что все законы физики, химии и технологии металла мы должны заменить новыми, своими?.. А расскажите тогда, как вы понимаете задачи освоения передовой капиталистической техники?.. Вы что-то свое хотите противопоставить лозунгу партии… Я догадываюсь: целый ряд головокружительных открытий, изобретений сразу освободит нас от главной обязанности — овладеть опытом столетий, — то есть, тем, без чего немыслимо наше движение вперед.

Спор разгорался, в него включались все новые и новые люди — технологи, инженеры, члены райкома партии и комсомола, — мужчины, женщины, девушки, практиканты, изобретатели, — и, к удивлению своему, Зноевский видел, что многие из молодых идут не за ним, а за Штальмером. Даже выступление Дынникова образумило не всех.

После первого столкновения Штальмера со своим заместителем, минуло несколько дней: и Зноевскому пришлось вторично объясняться с ним: как-то в одном разговоре, вышучивая Зноевского, Штальмер обронил фразу:

— Он очень энергичен, влюблен в Америку. Но, право же, могут подумать, что он — представитель фирмы «Остин и компания», которая… платит ему за это.

Степану передали все до слова, и, взвесив возможные последствия, он счел за лучшее сейчас же оградить себя от дальнейших интриг.

Как только Штальмер появился в цехе, он при Авдентове, которого тоже пригласил с собой, взял Штальмера под руку и повел на шихтовый двор, где было тише и мало людей. Здесь, у груды железного лома, можно было объясниться, не привлекая ничьего внимания.

— Я хочу говорить о «шутках», на которые вы напрасно растрачиваете свой талант, — сказал Зноевский.

— Не понимаю, — изумился Штальмер.

— Тут надо помнить, а не понимать. У вас отличная память, и я надеюсь, она не изменит вам сегодня.

Степан, напирал, восхищая Авдентова своей выдержкой и какой-то брайсоновской солидностью, но во взгляде прорывались ненависть и возмущение.

Штальмер извинился, что сейчас не имеет времени для разговора, а дело, очевидно, касается мелочных сплетен, в которых он не замешан. Но, чтобы «привести личные отношения в порядок», он просит Зноевского зайти к нему на квартиру, хоть завтра вечером. По-видимому, ему мешал третий… Но Авдентов не уходил.

— Я привел вас сюда не для того, чтобы уговориться о свидании, а узнать о том, что вы говорите обо мне на перекрестках. Я обращаюсь к вашей честности.

— Это зависит от нас обоих, — сказал Штальмер, не дослушав до конца. — И я думаю, чтобы благоразумно сделаете, если…

— …если поделюсь с вами тем, что «платит мне американская фирма»? — в упор спросил Зноевский, не страшась открытой ссоры. Штальмер инстинктивно оглянулся, — нет ли поблизости кого-нибудь еще, и это было очень странно.

Скрестив за спиной пальцы, Зноевский ждал. Только прямое признание и просьба извинить за «необдуманную шутку» могли спасти Штальмера — иначе начнется война, в которой могут проиграть оба. Но признание своей вины давалось Штальмеру трудно, вернее, он боялся этого признания, тем более, что дело происходило при свидетеле. Но и запираться было бессмысленно, потому что Зноевский грозил передать дело самому Колыванову.

— Да, я должен извиниться, — сдался наконец Штальмер, припертый к стене. — Я необдуманно пошутил. О нет! Сознаюсь честно, это была не намеренная шутка. Даю вам слово. Я прошу извинить меня… И давайте работать вместе… В нашем деле личные отношения слишком много значат, чтобы портить их сознательно… Вот и Михаил Иванович… у нас было кое-что… давайте помиримтесь и с вами. — И он первый протянул руку. — Я очень рад, что объяснились… За неудачи у меня тоже болит душа, и я иногда срываюсь…

На этом они расстались.

Штальмер прошел в земленабивное отделение. Пять машин «Осборн» работали неполным ходом, с оглушительно резким стуком трамбуя в формах землю. Одна из них, у самой стены, в углу, капризничала с первого дня, а теперь остановилась вовсе.

Эти машины, привезенные из Америки и установленные иностранцами, туго подавали землю: она часто застревала в нижней горловине бункеров — большого конусообразного железного ковша. То и дело приходилось работницам брать в руки тяжелые деревянные колотушки, которые заказал Зноевский по образцу фордовских, и с силой ударять ими в боковую стенку бункера.

За семичасовую смену эта тяжелая колотушка выматывала людей, особенно тех, кто был физически не крепок. Труднее всех было Варваре Казанцевой, но жаловалась Штальмеру и Настя Бисерова.

При нем «заело» землю в пятой машине.

Варвара Казанцева судорожно, рывками нажимала педаль, — земля не сыпалась, но после нескольких ударов колотушкой вырвалась из горловины и засыпала всю форму.

— Товарищ Штальмер, видите, что получается? — с болью в голосе сказала Варвара, очищая рукой излишнюю землю. — Одно мученье да задержка…

— В самом деле, — вступилась и Настя, — неужели нельзя ничего приспособить? Ведь мы отстаем, а хочется — как получше да поскорее. Пускай уж этими колотушками в Америке работают, а у нас социалистическое соревнование, — они нам все дело портят.