Инженеры

— Ну что спрашиваешь! — улыбнулась она с укором. — Да!.. ведь я в первый раз провожаю тебя! Какое-то странное чувство. Я совсем, совсем не представляю, как я буду одна… Наверно, мне будет очень скучно… — И во тьме искала его руку, чтобы чувствовать его тепло и быть ближе.

Он купил ей перронный билет, но до отхода поезда оставалось всего пять минут, и ей не пришлось посидеть с ним в купе. Она простилась с ним у вагона и, когда тронулся поезд, долго махала ему рукой.

В назначенный срок она примчалась опять в город и, оставив машину у вокзала, нетерпеливо ждала, глядя в ту сторону, куда текли голубые, подобно воде, рельсы…

Выдался необыкновенно жаркий день, все вокруг было залито солнцем. Пахло нефтью, — от нее черной была земля и шпалы. Высоко над путями висел мост, прокопченный дымом и сажей.

И хотя в тени вокзала было прохладнее, она ходила не торопясь по открытой площадке, с трудом унимая свои чувства. У ней так много накопилось, что рассказать ему!..

Она сознательно гнала время, день за днем, заполняя их работой, иногда выдумывала себе какое-либо занятие, чтобы не сидеть без дела: побывала у Насти в палатке на Медвежьем логу, где жила когда-то сама, уходила на прежнюю свою квартиру, отданную теперь Варваре Казанцевой.

Накануне встречи она легла пораньше, чтобы не проспать, и наказала Груне разбудить ее в семь утра, хотя поезд приходил в десять тридцать.

Минутная стрелка перронных часов редкими скачками двигалась к намеченной черточке, но все же оставалось еще полчаса. В ее душе был шумный какой-то праздник; люди, пришедшие встречать своих, казалось, улыбались и ждали так же взволнованно. Вспомнились родные, кто жил в деревне, и она почувствовала себя обязанной порадовать своих стариков известием о себе.

Карандашом, наскоро, она писала: кто ее муж, и как живут они теперь…

В туманной сизой дымке возникло темное пятнышко; оно будто стояло на одном месте, но быстро-быстро росло и как-то вдруг словно надвинулось разом… Еще не слышно было гудка, а белый платочек дыма уже приветственно несся навстречу… Марию обдало черным накаленным зноем, с грохотом и вихрем прогремело мимо, и вот, темно-зеленые, коричневые вагоны с открытыми окнами, откуда смотрели чужие лица, двигались мимо нее.

Перрон сразу заполнился пестрой толпой и шумом, у выхода образовалась темная очередь, и, как ни всматривалась Мария, — знакомое, родное лицо не попадалось на глаза.

Оглянувшись назад, она вдруг увидела, что открыт и второй выход, — пассажиры передних вагонов шли через зал. Она побежала туда, — но и там не нашла Бориса…

Какая досада!.. Чтобы не искать понапрасну, лучше подождать у машины…

Ей все еще не приходило в голову, что он мог задержаться в Москве…

Уже иссяк людской поток, а она все искала взглядом и, наконец, когда уже пропала всякая надежда встретить, решила, на всякий случай, заглянуть в буфет.

Счастливый строй ее мыслей был разрушен, усталость расслабила тело и, шагая почти пустыми, длинными залами, Мария уже знала, что не найдет.

И вдруг — столкнулась лицом к лицу с тем, кого совершенно не ждала.

Первое мгновение она не поверила, потом перепугалась. Удивление, испуг и ощущение какой-то беды охватило все ее существо, будто надвигалось видение человека, схороненного ею навсегда. Встреча — бессмысленная по своей ненужности, случайная, нелепая… он ей чужой совсем, — и Мария повернула обратно… Да, он для нее уже давно не существует…

— Маруся, — крикнул он, — Маруся!..

Она не хотела видеть его, ибо слишком явной была бесполезность объяснений, но сил хватило дойти только до двери. Когда она, опустившись на скамью, взглянула ему в лицо, — оно поразило ее своим странным выражением: почти детская открытая радость и изумление, искренний восторг и виноватая робость перемешались в нем.

Авдентов Михаил не знал, что ей сказать в эту чудесную минуту первой — после такого долгого срока — встречи, и только судорожно сжимал ее руки, не замечая, что она вырывает их.

— Маруся!.. Ты не поверишь, я так рад, так рад!.. Я виноват, я был глупцом… ты прости меня.

Она отняла свои руки, быстро овладевая собой и глядя холодно и строго в его глаза, горевшие неверным жаром.

— Что вы хотите этим сказать, Михаил Иванович?.. Умно ли вы поступаете и сейчас?.. Я замужем… и приехала встретить мужа, а не вас… Вы ведь не писали мне, что приедете?.. правда?

Больнее этого нельзя было ударить. Он, кажется, простонал, опустился на скамью и, подавленный известием, умолк.

Его молчание было, наверно, тягостно, но ей-то теперь что до него за дело!.. Он был уже не тот, о ком когда-то болела ее душа, о ком с трепетом, с напрасной надеждой и горькой тоской думала дни и ночи… О, если бы он захотел тогда, — все было бы иначе!.. Нет, нет, все произошло так, как должно было произойти, и она за себя совершенно довольна; она нашла свою настоящую семью, свое счастье, свое место, которые восстановили ее поруганное право, ее жизненное равновесие.