Инженю

— Сударь, я умираю от волнения за судьбу отца.

— Понятно! Вы хотели бы, чтобы я поскорее ушел?

— Ах, сударь, если бы вы могли спасти моего отца так же, как спасли меня!

— Она прелестна! Но как зовут вашего отца?

— Он писатель, зовут его Ретиф де ла Бретон,

— Автор «Ножки Фаншетты» и «Совращенной поселянки»! Значит, вы его дочь! А вас как зовут?

— Инженю.

— Инженю?

— Да, сударь.

— Прелестно! Вы во всем достойны вашего имени!

И незнакомец поклонился, отступив на шаг назад, чтобы еще раз получше рассмотреть девушку, по ошибке принявшую этот жест за знак уважения.

— Я иду домой, сударь, — сказала после этого Инженю. — Но назовите, пожалуйста, ваше имя, чтобы я знала, кому мы обязаны столь многим!

— Мадемуазель, буду ли я иметь честь снова увидеть вас? — спросил молодой человек.

— Боже мой!

— Что с вами?

— Там, в тени, прячется человек, он шел за нами, а теперь ждет.

— А! Но он же так любезно служил нам провожатым.

— Но чего он хочет? Ведь мы уже пришли. Берегитесь, сударь, наша улица совсем безлюдная!

— О мадемуазель, не беспокойтесь. Этот человек…

— Кто?

— Ну, это мой человек…

Инженю вздрогнула, взглянув на этот неподвижно застывший призрак. Она взяла ключ и, поклонившись своему спасителю, приготовилась войти к себе, но незнакомец ее задержал.

— Мне пришла в голову одна мысль, милое мое дитя, — сказал он.

— Какая же, сударь?

— Ваше нетерпение совсем неестественно: так быстро не покидают человека, оказавшего вам услугу, если не ждут другого.

— Ох, сударь! Как вы можете такое подумать? — воскликнула Инженю, сначала покраснев, потом побледнев.

— Случаются и более необыкновенные вещи… Почему бы такой красивой девушке, как вы, не иметь любовника?

Инженю, смутившись от стыда, но больше испугавшись, чем устыдившись, резко открыла калитку и проскользнула в проход к дому.

Молодой человек тщетно пытался последовать за ней, настолько быстро и ловко она от него убежала.

Дверь захлопнулась, и в замке дважды повернулся ключ.

— Угорь! — вскричал незнакомец. — Настоящий угорь! Он повернулся к человеку, что стоял у сточной канавы и ждал.

— Оже, ты хорошо разглядел эту девушку? — спросил он. — Ты запомнил ее адрес? Знаешь имя ее отца? Заруби себе на носу: эта девушка должна быть моей!

— Вы получите ее, ваша светлость! — почтительно ответил тот, к кому были обращены эти слова. — Но я позволю заметить вашему королевскому высочеству, что сейчас в Париже неспокойно, что вовсю стреляли на площади Дофина и еще стреляют на Гревской площади. Пули слепы, как только что ваша светлость изволили напомнить этой девчушке.

— Тогда пошли, но твердо запомни адрес.

— Это уже сделано, ваша светлость, сделано!

— Как ты думаешь, ждет она любовника, а?

— Об этом я буду иметь честь сообщить вашей светлости завтра.

XXIII. КРИСТИАН

Инженю тем скорее рвалась домой, что боялась одного, надеясь на другое: боялась она молодого человека на улице, а надеялась встретить в доме другого молодого человека.

Вот почему она желала вернуться так рано; вот почему она озиралась по сторонам на каждом перекрестке, пока Ретиф впустую расточал ей свою самую безупречную мораль, излагаемую в довольно изящных выражениях, чтобы произвести впечатление; вот почему Инженю, вместо того чтобы сердечнее, как, наверно, ей следовало бы отнестись к самоотверженности незнакомца, на площади Дофина вырвавшего ее из толпы, лишь поблагодарила его так, что только пробудила в нем подозрения.

Великая добродетель девушек похожа на чистоту озер, отражающих небо; их прозрачность объясняется ясностью небосвода.

Поэтому тот человек, кого Оже называл «ваша светлость», высказал, кажется, небезосновательное суждение.

В самом деле, когда Инженю вошла в дом и поднялась на третий этаж, она нашла на лестничной площадке другого молодого человека: он сидел, обхватив руками голову, а узнав ее шаги, встал.

— Это вы, мадемуазель Инженю? — спросил он девушку.

— Да, я, господин Кристиан.

— Я ждал вас с таким нетерпением! А ваш отец идет наверх? Или, как обычно, берет свечу у соседа-бакалейщика?

— Мой отец не вернулся и, быть может, не вернется никогда…

— Почему вы говорите мне об этом таким грустным тоном, мадемуазель?

— Значит, вы не знаете, что в городе дерутся?

— Дерутся?! Где?

— На Новом мосту дозор стражников сражается с горожанами.

— Разве это возможно?

— Они стреляют из ружей, убивают всех подряд… Я чуть не погибла, а мой несчастный отец, наверно, убит.

— Не плачьте! Не плачьте! Еще есть надежда.

— Ах, нет! Иначе он вернулся бы.

— Надейтесь, говорю я вам… Вы же вернулись.

— Меня спасли! А он…

— Кто вас спас?

— Мужчина, молодой человек… Ах, господин Кристиан, мой отец не вернется!

— Не угодно ли вам, чтобы я отправился его искать?

— Я очень хотела бы… Но…

— Я рассчитывал на это мгновение, чтобы сказать вам одно слово, одно-единственное! Я знаю, где вы ужинали, я видел, как вы вышли с вашим отцом, когда у ворот стояли рабочие господина Ревельона; я поспешил вперед, чтобы прийти первым и ждать вас на лестнице.

— Но, господин Кристиан…