Инженю

Его всегда подстерегали и неизменно не подпускали и в церквах, и у торговцев; его отвергали, когда он присылал подозрительных тайных агентов, перед носом которых Ретиф де ла Бретон, как он это и обещал Оже, невежливо захлопывал дверь; его отвергали, когда он сам писал или заставлял писать других письмо, а какая-нибудь старуха под видом соседки в домашнем чепце или богомолки в капюшоне хотела приблизиться к Инженю, чтобы украдкой передать ей это письмо; его даже отвергали, если он пытался просто обменяться взглядом с Инженю, которая, впрочем, никак не желала идти на это.

Поэтому Оже оставалось лишь прибегнуть к насилию, чем он и угрожал Ретифу де ла Бретону. Однажды вечером он попытался это сделать.

В тот вечер Инженю с отцом возвращалась со своей привычной прогулки к Ревельонам. Оже, как человек, потерявший всякую надежду, кинулся к девушке; он хотел оторвать ее от отца, подхватить на руки и оттащить в фиакр, поджидавший его на углу улицы.

Ретиф, вместо того чтобы вступить в борьбу, в которой он наверняка потерпел бы поражение, сунул свою трость между ног похитителя и изо всех сил закричал: «Караул!»

Инженю, меньше всего на свете думавшая о г-не Оже — в ее памяти жил только Кристиан, и, хотя он так и не появился, к нему были устремлены все ее желания и помыслы, — тоже закричала.

Ногам Оже мешала трость Ретифа, и он упал в сточную канаву, а когда хотел встать и снова схватить ускользнувшую от него добычу, крики его жертв привлекли к окнам свидетелей и на улице, на которой произошло нападение, в тот же миг появился взвод городской стражи.

Оже едва успел удрать со всех ног, проклиная Провидение, что избавляет девственниц от развратников, и ночные патрули, что защищают слабых от сильных.

Но побежденным Оже себя не считал. Он дал себе слово предпринять новую, более удачную попытку.

«Если бы я был не один, то девушка была бы похищена, — убеждал он себя, — и если она будет похищена и окажется в доме принца, то, право слово, отвечать за все будет принц».

Оже взял помощника.

Но Оже строил свои расчеты без Ретифа де ла Бретона; старик стремился не дать похитить дочь с гораздо большим упрямством, нежели Оже желал ее отнять. Ретифа после первой попытки похищения дочери, когда он возвращался от Ревельонов, — это был единственный дом, куда она ходила, — каждый раз провожали рабочие с обойной фабрики; эти люди, в общем очень не жаловавшие аристократов и страстно ищущие возможности поработать кулаками, соглашались прятаться за столбами и воротами, чтобы благодаря кажущемуся, обманчивому одиночеству Инженю заманить в ловушку врага ее покоя.

Как-то Оже переоделся кучером и прикинулся пьяным. Его товарищ — он был ничуть не более пьян — помогал похитителю загораживать дорогу; оба хриплыми пьяными голосами горланили какую-то песню.

Когда Ретиф добрался до пустынной улицы Бернардинцев в половине десятого вечера, — время для этих кварталов позднее, — Оже, узнавший свои жертвы по звуку шагов и походке, пошатываясь, подошел к Инженю и заявил, что хочет ее поцеловать.

Девушка закричала; Оже бросился к ней и на сей раз успел подхватить ее на руки.

Ретиф позвал на помощь, но товарищ Оже сорвал со старика парик и заткнул ему рот.

Однако было уже слишком поздно: сигнал бедствия был подан, зов услышан. Прежде чем оба наших героя перекрестков успели сделать шаг к фиакру, они оказались в окружении четырех крепких, вооруженных палками и хлыстами парней, и те стали изо всех сил колотить похитителей по спинам, сопровождая каждый удар кулаком ругательствами, тем более неприятными, что они были вполне заслуженными.

Оже пришлось отпустить Инженю, а его товарищу — бросить Ретифа; отец и дочь воспользовались этим замешательством, чтобы добежать до ворот, закрыть их за собой и, взобравшись на свой шестой этаж, успеть выглянуть в окно до того, как на улице полностью закончилась драка с похитителями.

Следует также признать, что четверо мстителей были движимы не просто чувством справедливости: они были охвачены восторгом; в этой драке они находили большое удовольствие и старались продлить ее как можно дольше, вследствие этого они обрабатывали ребра противников до тех пор, пока пособник Оже, израненный, не рухнул на брусчатую мостовую.

Сильно помятому г-ну Оже удалось ускользнуть благодаря имевшемуся при нем пистолету, которым он решил пригрозить и которого люди с палками устрашились.

Это происшествие, наделавшее в квартале много шума, превратило добродетель Инженю в неприступную цитадель.

Полицейский комиссар подобрал раненого, о котором никто не побеспокоился, и люди поговаривали, что следует повесить этого грабителя с большой дороги.

Эта авантюра отняла последнюю надежду и лишила г-на Оже всякого воодушевления, и он, оправившись от ран, с понурым видом явился в один из вечеров к принцу в ту минуту, когда тот собирался ложиться спать.