Иоахим Лелевель

Нужно было делать хорошую мину при плохой игре. В начале 1842 года Зверковский и Одынецкий прибыли в Брюссель. Лелевель назвал первого из них «старикашкой», а другого — «болезненной мумией». Пребывание их он описывал иронически: «Прожили тут целый месяц, я за них и думал и писал, был одновременно их товарищем, советчиком, проводником, председателем, референтом, реферандарием, протоколистом, канцеляристом, экспедитором, копировщиком, и счастье мое, что не нужно было быть еще кассиром». Было решено действовать пока втроем в качестве Временного комитета. Одынецкий жил в Лилле, близ бельгийской границы, и мог приезжать в Брюссель. Но Зверковский возвратился в Версаль, где ему было назначено место пребывания французскими властями, и уже не принимал участия в дальнейших заседаниях. На практике комитетом руководил Лелевель, который согласовывал детали с Одынецким, а к Зверковскому обращался в случае расхождения мнений.

В июле 1843 года три избранника Объединения решились наконец издать воззвание, которым ставили эмиграцию в известность, что комитет начинает функционировать пока как «административный отдел». Воззвание это содержало также следующее кредо: «Акт объединения нашей эмиграции… требует: раскрепощения крестьян, наделения их землей без каких-нибудь условий, обеспечения свободы вероисповедания… и введения всеобщего национального образования… В будущей Польше ни один человек никоим образом не может зависеть от другого».

Эта формулировка означала дальнейший шаг вперед в политической эволюции Лелевеля. Еще в 1836 году он ограничивался требованием, чтобы сами помещики отказались от барщины, за что могут ожидать возмещения. Новая формулировка, хотя и довольно общая, приближалась к программе Польского демократического общества. Разница была в структуре обеих организаций: в Объединение мог записаться каждый, в общество же принимали людей определенной политической окраски. По поводу Демократического общества Лелевель заявлял публично: «Я симпатизировал обществу, поскольку связывал с ним немалые надежды. Оно действительно содействовало обогащению многих умов, многих хотя бы на время вывело на добрый путь, но… вооружилось иезуитскими формами и иезуитским жалом. Оно эмигрировало из эмиграции, развернуло борьбу против эмиграции и создало самый болезненный раскол, схизму».

Орган общества «Польский демократ» отвечал на это, что Лелевель, может быть, разбирается в нумизматике, но пока не проявил политических талантов. «Лелевель хочет объединения всех: аристократии, шляхты и демократии… По Лелевелю, такое объединение было бы демократично, по нашему мнению, это была бы смесь хорошего и плохого, что-то, что находилось бы посредине между аристократией и демократией, чему нельзя было найти название, но что превосходно соответствовало бы прежним и нынешним представлениям либеральной шляхты». В 1844 году комитет Объединения еще раз предложил «слияние», объединение обеих организаций и совместное избрание нового руководства. Он получил, как всегда, ответ, что члены Объединения могут в индивидуальном порядке просить о приеме в Демократическое общество.

Без сильной поддержки со стороны эмиграции, без средств и деятелей Национальный комитет влачил жалкое существование, ограничиваясь публикацией воззваний и отчетов. Сам Лелевель говорил, что Объединение «омертвело». Он признавался по секрету Зверковскому: «Что это за правящий комитет, правительство всей эмиграции и страны! Комитет, признаем меж собой, такой же самозванец, как Чарторыский, Рыбиньский и компания, потому что, как и те, он не имеет опоры и должен еще ее себе создавать… Я не привык к такой роли и не хотел такую роль играть». В другой раз он шутил, что знаменитый Ринальдо Ринальдини напрасно пытался перестать быть бандитом, а он, Лелевель, безуспешно отказывается от председательства в комитете.

Ближайшие друзья возмущались переменами настроений Лелевеля, тем, что он постоянно выступает с инициативой, побуждает других к действию, а затем сам уклоняется. Его нередко упрекали в том, что его политическое мнение «нечетко». Лелевель отвечал, что «нечетка» масса эмигрантов, которая требует от него невозможного. Однажды Леонард Ходзько написал ему на эту тему целую проповедь. Лелевель же, задетый за живое, исписал поля письма Ходзьки своими репликами. Вот фрагмент этой полемики в ее живом звучании: