Иоанн Грозный-Годунов. Книги 1-14

Иней седыми узорами ложился на волосы бояр и неохотно, крупными каплями, сходил с покаянных голов, когда они перешагнули порог натопленной кельи. Шли повинными, попирая великокняжескую кровь; опустились на колени. Вот тогда они и поднялись выше государя.

Первым среди бояр был Александр Горбатый-Шуйский: даже стоя на коленях, он был выше всех остальных на целую голову. И неторопливо, шажок за шажком, они поползли к трону. Именно так султан Сулейман встречал подданных и вассалов, так царь Иван приветствовал раскаявшихся слуг. Вот совсем немного, и они подползут к его сапогам, чтобы коснуться их губами, как это делают рабы в Оттоманской Порте. Но когда до трона осталось только два шага, царь остановил бояр вопросом:

— Чего же вы хотите от московского Иванца, господа?

— Государь наш Иван Васильевич, винимся мы перед тобой всем русским миром. Прощения у тебя просим. Не губи нас сиротством, будь же нам, как и прежде, родным батюшкой, не гневись на нас окаянных, воздержи свой праведный гнев и прими покаяние холопское. Христом-Богом умоляем, вернись же в Москву на царствие! Житья без тебя не стало, а русская земля в разорение впадает.

Бояре были посланниками русской земли. К послам издавна особое отношение — первую чарку с государева стола несут им. У ворот знатных гостей встречают красные девки с пирогами и караваем хлеба. На крыльце кланяются им вельможи и знатные чины, а у самой комнаты встречает государь и трижды целует.

Здесь же, уподобившись аспидам, бояре подползли к трону, а государь не желает видеть замаранных кафтанов.

— Поднимитесь, господа, не нужно мне ваше смирение. Почтение перед государем должно быть.

— Государь, не губи детей своих, вернись на царствие!

Размышлял Иван Васильевич, даже чело в складки собрал, а потом отозвался глухо:

— Если я и вернусь… то с условием![841]

— Каким? — подался вперед Александр Горбатый.

Иван Васильевич вспомнил свой недавний разговор с Афанасием Вяземским, который внушал царю: «Тебе, государь, на слуг своих ближних опереться надобно. Орден создать, какой короли строят в Западной Европе, вот тогда всю крамолу и порушишь!»

Заглядывался Иван Васильевич на Европу. А потому и мастеровых из Италии и Баварии понагнал, и вместе с купцами у торговых рядов стояли башмачники из Тюрингии, кровельщики из Варшавы. Но особым почетом у государя пользовались английские купцы, которые шастали по бескрайним просторам России так же свободно, как если бы разъезжали на парусных суденышках по Атлантическому океану. А немецким послам царь не забывал говорить о том, что булькает в его жилах кровушка самого цезаря. Преклонялся государь перед мастерством испанских оружейников и радовался каждой подаренной пищали, как несмышленый отрок сладкому прянику. «Ишь ты! Неужно свой орден создают?!» — «Создают! — боднул башкой князь. — И всю крамолу словно метлой выметают. По закромам, государь, мести надо, вот там самая измена и прячется. А уж мы тебе в том пособим!»

Задумался тогда Иван Васильевич, почесал пятерней под мышкой и отвечал: «Если вернусь на царствие, окружу себя верными людьми, а потом всю крамолу лопатой выгребу!»

— А вот с каким, — грозно, словно глашатай, зачитывающий про крамолу, произнес царь. — Мне себя беречь надо и чад своих, а потому для охранения своей жизни хочу учинить в государстве опришнину!

— Ужель караула дворцового недостаточно будет? — опешил Шуйский. — Почитай на каждом этаже по сотне стрельцов стоит! А во дворце сотни три наберется!

— Не смердов я боюсь. От них я могу во дворце схорониться, — спокойно возражал царь, — Измены страшусь в Думе! Ближние люди меня хотят извести, от заговора я уехал. А стрельцов подговорить можно. Потому хочу окружить себя верными людьми с целую тысячу!

— Диковинное дело, государь, — за всех отвечал боярин Горбатый. — Чудно все это будет.

— А еще армию хочу при себе иметь и чтобы города мне в опришнину отданы были, где проживать стану.

— Государь, не дело говоришь. Не было на Руси такого! Разве русская земля — не твоя отчина?

— Не моя! Изменники мою землю похватали, а мне к ней хода не стало. Если не согласитесь… не вернусь на царствие!

Не сразу отвечали бояре. Похмыкали, повздыхали, а потом был ответ:

— Что же нам делать, государь?.. Эх, на все мы согласны! Делай что хочешь! — гнули бояре до земли строптивые спины.

— И еще вот что. Для жизни своей и для обретения царствия хочу взять с вас отпускную, что за измену буду давать опалу великую… А еще отбирать животы у изменников и казной их царствие свое приумножать.

— Так и быть, государь… Казни нас и милуй!

Примолк государь, слушая покаянную речь опальных бояр, а потом, глядя прямо в их бритые макушки, отвечал смиренно:

— Хорошо, быть посему. В Москву возвращаюсь. И буду повелевать вами так, как Господь надоумит.

Стужа иссякла, и уже третий день, вопреки предсказаниям стариков, стучала капель, которая разбила наледь перед Красным крыльцом и разморозила санный путь в едкую грязь.