Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле

Краковский митрополит скончался в июле 1951 года, в разгар подготовки властей к судебному процессу над главой епархии в Кельцах Чеславом Качмареком. Сапегу хоронили под звон «Сигизмунда» – большого колокола на Вавельском соборе: в траурном шествии двигались епископы, священники, профессора в тогах, студенты; отдельный венок возложили уцелевшие представители еврейской общины. Власти соблюли приличия: церемонию погребения посетил директор Управления по делам вероисповеданий186. Пий XII откликнулся на печальное событие письмом из Рима, где отдавал должное покойному, который когда-то ходил в камергерах папы-монаха Пия X, а на излете войны вполне мог попасть в правительство (Черчилль и Рузвельт предлагали это Сталину на Ялтинской конференции187).

К своему счастью, Сапега уже не увидел, как разгоняют редакцию «Тыгодника повшехного», как свергают его преемника Эугениуша Базяка и как сотрудники краковской курии отправляются за решетку, приговоренные к пожизненному заключению за шпионаж в пользу США. Зато это увидел Войтыла. Заодно он увидел и то, как его приятель Тадеуш Квятковский, муж Галины Круликевич, чью дочь он крестил перед отъездом в Рим, поставил подпись под коллективным заявлением краковских писателей в поддержку сурового приговора (среди прочих, под этим заявлением подписалась и будущая нобелевская лауреатка Вислава Шимборская, и еще несколько известных в будущем авторов, которые тогда принадлежали к течению «прыщавых» – молодых и бойких литераторов, прославлявших новый строй).

Войтыла был незлобив и незлопамятен. Например, всю жизнь тепло относился к Жукровскому, с которым работал в каменоломне, хотя тот оставался неизменно предан режиму. С Квятковским он тоже не прервал общение, зато однажды, в 1953 году, крепко повздорил с Котлярчиком из-за антицерковных выпадов последнего. По иронии судьбы спустя всего несколько лет Котлярчик будет проходить в документах Службы безопасности как член неформального комитета примаса по оживлению католической культуры188.

***

Революция, принесенная на советских штыках, оказалась для польского духовенства суровым испытанием. Между 1945-м и январем 1953 года в Польше погибло 37 епархиальных священников, умерло или пропало без вести 260, еще 350 было выслано в СССР, 700 попало в тюрьму, а 900 потеряло приходы. Кроме того, погибло 54 монаха, 200 было выслано в СССР, 170 попало в тюрьму, 300 было изгнано из обителей189. Но пик преследований наступил позже, в 1953 году – самом мрачном в послевоенной истории польской церкви. В феврале Государственный совет (коллективный орган взамен упраздненного поста президента) принял декрет о порядке утверждения на духовные должности – фактически, ввел светскую инвеституру. Польский епископат встал на дыбы. Восьмого мая последовало его заявление: «Non possumus!» («Не можем!»). День был выбран не случайно. Восьмого мая отмечалась память духовного покровителя Польши Станислава Щепановского. Святой Станислав – символ церковного сопротивления произволу властей. Слова тоже были произнесены не ради пустого козыряния латынью: это была стандартная формула папского отказа следовать требованию государственных властей. Правда, сразу после этого типично церковного выражения следовали ссылки на Ленина и Сталина – епископы сочли, что такой аргумент будет посильнее, чем призывы к закону и традиции. Уловка не помогла – 25 сентября Вышиньского арестовали и отправили под строгий надзор в один из дальних монастырей. С этих пор и на протяжении трех лет епископат фактически находился под контролем правительства.

Как на все это реагировал Войтыла? Никак. Погруженный в вопросы веры и работу с прихожанами, он вел себя так, будто коммунистов вообще не существовало. Удивительная черта! Ведь и нацистскую оккупацию он пережил сходным образом – целиком отдавшись театру и семинарии. Оно и понятно: для посредника между Господом и человеком, каким воспринимал себя Войтыла, мирская суета важна лишь постольку, поскольку затрагивает миссию несения слова Божьего. Это не значит, конечно, что он вообще игнорировал действительность. Революция, как и Христос, требовала от человека выбора: либо ты за, либо против. Нейтралитет был непозволителен. И Войтыла такой выбор сделал. О его политической ориентации говорит, например, тот факт, что он не присоединился к ксендзам-патриотам (Сапега, как и весь епископат, терпеть их не мог) и не читал прессу ПАКСа, поскольку она была запрещена Пием XII. Неприязнь к организации Пясецкого не помешала ему, однако, внимательно следить за полемикой своего бывшего ректора Казимира Клусака с марксистами по поводу натурфилософии190. Клусак хоть и вступил в ПАКС, но вызывал у Кароля восхищение умением объединять богословие и естественные науки. Именно опыт Клусака спустя годы вдохновит Войтылу организовать симпозиумы физиков в краковской курии и в летней резиденции пап Кастель-Гандольфо.

Один из деревенских прихожан, навестив как-то Войтылу в Кракове, заметил на его полке труды Маркса, Ленина и Сталина.

– Вы что же, поменяли идеологию?