Иоанн Цимисхий

Николай Алексеевич Полевой Иоанн Цимисхий [1] [2] Быль X века

Часть первая

Nika! Nika (будь победитель)! – восклицали они, потрясая окровавленными мечами…[3]

Прокопий. «История моего времени»

Книга I

…И созва Царь Константин[4] книжники и мудрецы, сказа им виденное знамение об орле и змии. Они же порассудив, сказавша Царю: «Сие место Царьград, Седмихолмие наречется, и прославится, и возвеличится по всей вселенной паче иных градов. Но понеже станет между двух морь, биено будет волнами морскими, и поколебимо будет. А орел есть знамение благочестия, а змий знамение зловерия, и понеже змий одоле орла, являет бо ся яко зловерие одолеет благочестие…» Царь же Константин смутился о сем зело.

Древняя повесть о создании Царьград.

Величественна, таинственна, прекрасна сторона Востока. Она всюду прекрасна: в Индни, под исполинскими пальмами Ганга и Баррампутера[5], в зыбучих песках Аравии, в розовых садах Персии, снеговых, горах Кавказа; и на торжище племен и народов, в той части Азии, где на каждом шагу видите вы отломок гробницы прошедшего, где каждый утес и пригорок отрывок из страницы давно минувшего! Сюда стекались они, народы Востока, каждый с хоругвию своей веры, с знамением своего назначения на челе. Здесь прошел в Европу пелазг[6], с мифами индийскими; египтянин на берега Нила, с тайною пирамид Мемфиса; маг останавливался здесь, с огненным владыкою своим[7], и после всех явился аравитянин с алкораном. Здесь, среди дебрей Палестины, отозвался голос истинной веры[8], низошло предвечное Слово на землю, туда, где невредим хранится гроб, единственный, который в день Страшного суда не отдаст никакого праха человеческого на голос трубы архангела[9]. Кирпич Вавилона[10], черта писания персеполийского[11], черепок сосуда на берегах Скамандра[12], камень в длинах Багдада, Пальмиры[13], Иерусалима – все говорит о судьбе народов, о переходах времен, в которых сливаются лета, и остается один символ веков – время, по слову Апокалипсиса: «протекло время, и полвремени, и еще полвремени…»

Неужели было время, когда эта Азия и эта Европа не были разделены, и житель Иды[14] переходил к Гемусу[15], не думая, что переходит рубеж части света? Неужели лесом, степью и долиною застилались некогда эти волны эгейские, средиземные и эвксинские[16]? Неужели грозные вулканы Италии говорят нам о причинах страшного переворота[17], когда разорвалась здесь земля; огонь и вода в кипении борьбы отодвинули на юг Африку и зажгли над нею пламенные лучи солнца, на восток – Азию и велели ей быть колыбелью человечества, на север – Европу и сохранили ее, как страницу, на которой человек должен вписать свою последнюю историю? И моря скатились тогда с севера и, оставя следы свои в Каспии к Эвксине, как змий извивистый, прокатились Босфором, раздвинулись кипящими волнами между Африкою, Азиею, Европою, протекли между Геркулесовых Столпов[18], закрыли Атлантиду и влились в вечное зеркало солнца, Океан. И все утихло. Только Этна и Везувий загорелись тусклым светильником над рукописью Природы, которой мы разобрать не умеем. Человек пришел к Босфору и, смотря с берегов Востока на возвышенные берега Фракии[19], назвал их Европою.

Долго дики были эти берега, пока миф переплывал мимо них на среброрунном воле[20] и в корабле аргонавтов[21], умирал в Орфее[22], сражался за похищенную супругу Менелая[23] и умолкал в пещерах Самофракии, храмах Элевзина и в лесах Додона.[24]

Тихо и спокойно, иногда бурно и порывисто, протекал Босфор, и века протекали над ним. Развился древний мир Греции и Рима и исчезал под волнами Нового мира, оставляя на поверхности его обломки искусства и законов, развалины силы своей, как семена нового образования, подобно островам Архипелага[25], обломкам первобытной, неведомой природы. Новые народы, новые царства теснились там и здесь, здесь и там. Горящим солнцем света взошла истинная вера.