Йод

Иду к метро, обозревая громаду нового высотного дома; год назад тут был котлован, дна не видать, а сейчас – тридцать этажей из стекла и бетона. Очень красивое здание, построенное по приказу крупных уродов. При всем желании мне трудно подобрать другое слово. Можно понять частных инвесторов, богатеев, желающих возвести на золотой земле московского центра многоэтажную 3 охабину, чтоб сдавать офисы внаем, – но передо мной не частная охабина, а государственная, арбитражный суд, построенный на деньги налогоплательщиков. На мои. Забыл сказать, я ведь налогоплательщик, и не из последних. Отваливаю родине по тридцать–сорок тысяч в месяц. И я бы предпочел, чтобы Москва стала городом университетов, научных центров, музеев, картинных галерей, храмов и театров; чтобы арбитражные суды возводились не в тесном центре, в виде шикарных башен с подземными автостоянками, а в ста километрах южнее или севернее, в чистом поле, скромненько, в Рязани, в Калуге, в Егорьевске, в один этаж, и чтоб не сытые москвичи, а бедные провинциалы работали в канцеляриях тех судов, и чтоб все, кому приспичит арбитражно судиться, катались в Калугу или Егорьевск на поезде, дополнительно обогащая казну покупкой билетика.

Но меня никто не спрашивает. И я что-то не припомню всенародного возмущения по поводу строительства помпезных дворцов за государственный счет – в том же самом государстве, где каждую зиму заживо горят в ветхих богадельнях старики и инвалиды.

Ладно, это моя страна, другой России и другой Москвы у меня нет. Да и сам я тоже не самый кристальный гражданин. Поэтому я прохожу мимо арбитражного небоскреба, сплевываю и перевожу взгляд чуть правее. Наискосок, через дорогу, мне виден двор жилого дома, и маленькая, стальной сеткой защищенная автостояночка, буквально на десяток машин. Здесь я в девяносто первом году мокрой сентябрьской ночью украл решетку с чужого «мерседеса». У «мерседеса» впереди есть красивая хромированная решетка радиатора, именно на ней сверху крепится легендарная трехлучевая звезда. Бесшумно открутив семь, что ли, болтов, я демонтировал деталь и утром следующего дня сбыл за огромную сумму в восемьдесят долларов. Решетки ценились, именно они страдают при лобовых ударах. Нас в доле было трое: организатор, посредник и я – непосредственный исполнитель. Поделили по понятиям, на троих, и двадцати семи долларов мне хватило, чтобы купить будущей жене свадебное платье и туфли. Собственно, если б не свадьба, я вряд ли полез бы ночью с отверткой под чужую машину. Но без белого платья и лаковых туфель свадьба вряд ли возможна, а родители невесты были люди бедные. То есть наглухо бедные, нищие. Сейчас, спустя почти двадцать лет, мне смешно вспоминать – они были совсем нищие люди, сидели на картошке, пили спитой чай. В приданое за дочерью дали два пододеяльника. Они и сейчас примерно такие же.

Автостояночка до сих пор цела; конечно, теперь вместо подержанных «мерседесов» там бок о бок стоят «мерседесы» новые. Я смотрю, быстро вспоминаю лужу, в которой лежал спиной, и мятые пятидолларовые купюры, и белые туфли на высоком каблуке – и отворачиваюсь. Меня трудно причислить к настоящим злодеям, любителям ностальгировать по делам давно минувших дней. Да, украл; получилось. Потом еще несколько раз украл. Всякое бывало. Никогда не брал чужого без крайней нужды, но, если возникала действительно крайняя нужда, если судьба брала за горло – шел и брал чужое. Пока не научился жить иначе.

Москва в районе метро «Тульская» некрасива – хотя тут вам и древний монастырь, и старый популярный рынок, и небоскреб, и новейшие торговые аркады. Но все как-то само по себе, разновеликое, торчит одно из-за другого, как фуфайки моего друга Миронова. Здесь же – сложный дурной перекресток, куда машины выезжают с пяти направлений, чтоб разъехаться в семи направлениях (еще и трамваи ползут), а монастырь, который, по идее, должен быть отовсюду виден, задвинут столь глу3 боко, что богомольные новички, выбравшись из метро, вынуждены спрашивать дорогу. Например, у меня.

Шум, толпы, профессиональные нищие, вечная раздача рекламных бумажек, машину поставить негде, деревьев и кустов либо мало, либо вовсе нет. Абсурдный город. Огромен, но тесен. Куда ни попаду – везде все знакомо, едва не на каждом углу что-то происходило: тут у меня офис, там я воровал, а чуть дальше, на улице Шверника, в университетском общежитии, однажды поставил личный рекорд, выпив восемь полулитровых бутылок пива; издательство, где выходят сейчас мои книги, расположено в полуквартале от дома, где я в девяносто втором году обналичил свой первый миллиард рублей; я встречаюсь со своим литературным агентом в кафе «Шоколадница», на Мясницкой, строго напротив нового здания Генеральной прокуратуры, куда двенадцать лет назад меня возили на допросы.