Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию

Для Йокенен это был волнующий день. Эта убийственная мазурская гроза. Сгорел двор Вовериши, а караульный Йегер безуспешно ковырял соломенную скирду штыком в поисках своего пленного: молчаливый Петр успел сбежать. Ничего не оставалось делать, как доложить о случившемся. Йегер сообщил о происшествии по телефону из конторы поместья и был вызван на следующий день для доклада в Дренгфурт. В Йокенен он уже не вернулся, потому что в Дренгфурте сочли за лучшее подыскать для него другой театр военных действий. Йегер не смог даже получить удовлетворения от известия, что беглого Петра через три недели подстрелили на картофельном поле за Гродно в Литве.

Не меньше, чем Вовериша и караульный Йегер, пострадала от этой мазурской грозы мать Петера. Ей опять пришлось спать одной со слепой бабушкой и Петером в убогом и затхлом жилище. Но кого это волновало?

В конторе Штепутата настроение становилось угрюмее. Отпускники уже не рассказывали о штурме вершин Кавказа, о взятии Севастополя, о наступлении на Валдайской возвышенности. Сейчас говорили о планомерном отходе, защите плацдармов и высот. У Штепутата сложилось впечатление, что конец этого горького периода уже просматривается. Россия истекала кровью. По рассказам отпускников перед немецкими позициями громоздились горы замерзших трупов, а по этим горам карабкались новые меховые шапки, с криком бросались на немецкие пулеметы.

- Нужно их подпускать поближе, не стрелять слишком рано.

- Многие пьяны, бегут под наш огонь без всякого прикрытия!

- Некоторые без оружия, ждут, чтобы взять винтовки убитых!

- Да и голодные они, бедняги русские!

- О раненых не заботятся, те кричат всю ночь, пока мы их не успокоим очередью из пулемета.

- Бегут по снегу волна за волной. Не успеешь оглянуться, снег уже покрыт черными пятнами. Некоторые еще дергаются.

Герман слушал эти рассказы, разинув рот. Было ясно, что в России скоро не останется людей. Когда-то война должна кончиться, ведь на востоке не найдется столько черных пятен, чтобы покрыть бесконечные белые просторы.

В сообщениях с запада такого кровопролития не было. Зато западные отпускники больше знали. Среди них ходили слухи о новом оружии, вторжениях, неизлечимых болезнях фюрера, они передавали слова знаменитых генералов, стойко удерживавших какие-то позиции. Только доильщик Август, отпускник в черной форме, ограничивался многозначительной улыбкой, никогда не говорил о своих боевых заданиях, все время бродил один по полям, стрелял из пистолета по консервным банкам и каждый раз по прошествии двух недель отпуска на родину отбывал в неизвестном направлении.

Удивительно, но никто не приезжал в отпуск с юга. Йокенские солдаты больше годились для утопающей в слякоти или заметенной снегом России, никто не прислал в Йокенен открытки с южных берегов Италии, даже толстый учитель Клозе попал после подготовки в Россию. И уже не осталось никаких шансов для Йокенен дать бойца для Африки. Потому что Африка пала! Но все это мало что значило: Африка, южная Италия, Атлантический вал. Для Восточной Пруссии было важно, что происходило в бескрайних просторах восточнее Мемеля. Штепутат ежедневно прикладывал свой сантиметр к карте России и пересчитывал снятые мерки в километры. С удовлетворением отмечал, что между красными флажками линии фронта и Йокенен еще оставалась территория шире, чем весь великогерманский рейх. Немецкие армии были гораздо дальше в глубине России, чем в течение всей большой войны четырнадцатого-восемнадцатого года. Но в этот раз все и шло быстрее - и победы, и потери.

Герман весь ушел в изучение орденов и медалей, которые приносили домой отпускники. Расспрашивал о подвигах, которые нужно было совершить, чтобы заслужить это бренчащее серебро. За этот орден нужно было подбить в болоте танк Т-34, а этот кружок металла был получен за опасный прорыв в ударной группе, из которого вернулась обратно только половина. К медали "За зимнюю кампанию на Востоке" добавился Крымский орден в виде щита "В память о героических боях за Крым". За защиту кубанского плацдарма фюрер учредил "Кубанский щит", а крестьянин Беренд, вышедший с несколькими царапинами и легкими ранениями через рукав Демянского котла, носил Демянский щит "В память о многомесячной героической защите стратегического района Демянск от значительно численно превосходящего противника".