Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию

В эту ночь на деревенском пруду сломался лед. Еще днем начало капать с крыш, а оставшийся снег наливался талой водой и оседал. Когда ломался лед, в Йокенен гремело, как в настоящую грозу. Трещины разбегались по всему пруду, и на утро к шлюзу поплыли первые льдины. Для деревенской молодежи это был праздник. Прощание с зимой. Храбрецы катались на льдинах по пруду, отталкиваясь длинными шестами. Это было небезопасно - талый лед легко ломался. Для катания на льдинах, по весенней йокенской традиции, детей в школе отпустили на час раньше. Все дети стояли вокруг пруда, ожидая, когда кто-нибудь наберет полные деревянные башмаки. На следующий день во время катания на льдинах нашли Анну. Шест одного мальчика запутался в черном платке. Он потянул за шест, и на долю секунды всплыло ее бледное лицо. Мальчики отметили шестами место, где показалась и снова погрузилась Анна. Из поместья пришли люди с вилами и граблями, среди них и доильщик Август. После часа поисков Анну нашли недалеко от шлюза. Вытащили ее на льдину и положили под греющим мартовским солнцем. Доильщик Август стоял над мертвой и тупым взглядом смотрел на ее изящные черты. Кто-то принес лошадиную попону и тело накрыли. Потом понесли к замку мокрый груз, с которого капала вода.

С некоторым опозданием до Йокенен добрались новые времена. Осенью все йокенцы были приглашены на вечер деревенской общины, который дренгфуртская районная ячейка Национал-Социалистической Немецкой Рабочей Партии устраивала в трактире Виткуна. В субботу. С детьми. Ведь дети это будущее. Будущее стояло перед прилавком Виткунши в длинной очереди за мороженым, размахивая липкими леденцами на палочках.

Отца Германа этот общинный вечер поставил в неловкое положение. Все ожидали от него речи. Хотя бы вступительного слова. Пришлось бы, наверное, сказать что-нибудь о партии, о вожде, о единстве народа. Но что-то в нем поднималось против выступлений. Эти однообразные штампы. "Дорогие товарищи. Рад приветствовать вас..." И так далее. В сущности все одно и то же. К счастью, главный доклад собирался делать партийный секретарь Краузе. Но что, если Краузе откажется или заболеет, или не приедет из-за плохой погоды? Тогда все заботы о празднике падут на плечи Карла Штепутата.

Ему удалось уговорить учителя Клозе открыть вечер вместо него. Он-то привык произносить речи перед детьми. Школе вообще досталась основная работа по подготовке мероприятия. Четыре крепких мальчика из восьмого класса были назначены нести караул при знамени перед сценой, маленькие разучивали куплеты и представление театра теней. Жена учителя еще утром раздала всем бумажные флажки со свастикой.

С наступлением темноты Йокенен переоделся в коричневую униформу: Штепутат, маленький Блонски, камергер Микотайт. Даже страдающий подагрой шорник Рогаль, и тот, благодаря коричневому мундиру, придал своей сгорбленной фигуре некоторую твердость. Учитель Клозе собрал школьников перед памятником павшим героям и в восемь часов ввел их марширующую колонну в зал - впереди Клозе в штатском, позади жена Клозе в облачении Национал-Социалистического Женского Союза. Духовой оркестр сапожников Дренгфурта играл "Австрийские ласточки". Герман в новом матросском костюме с развевающимися белыми ленточками пробирался, держась за руку матери, через теснящийся Йокенен. Он не успокоился, пока Марта не достала для него красный флажок со свастикой. Марта купила флажок за десять пфеннигов у бледного черноволосого мальчика, который стоял возле двустворчатой двери трактира и смотрел, как Виткунша, снимая пену ножом, наполняла кружки пивом.

- Как тебя зовут? - спросила Марта черноволосого, который так охотно расстался со своим флажком.

- Петер Ашмонайт.

Так это и есть Петер Ашмонайт! Один из множества детей работников поместья. Герман смотрел на него с удивлением. Как мог он продать свой флажок за грош! Герман видел, как Петер Ашмонайт протиснулся среди ног и животов к прилавку, положил там свою монету и получил два кулька с шипучим порошком. Продать флаг за два пакетика соды с лесной травой!

Марта потащила маленького Германа в первый ряд, где для них были оставлены места. Перед ними, рядом с оркестром сапожников, в котором все еще щебетали австрийские деревенские ласточки, собирались школьники. Герман оказался в опасной близости с литаврами, но был очарован этим инструментом и его глухим, бухающим звуком. Когда дренгфуртские сапожники остановились, школьники запели: "Отдадим нашу жизнь за свободу". Клозе усердно дирижировал. А вот и опять он, Петер Ашмонайт, худой как спичка, в самом первом ряду. Осклабился в сторону своего флага, которым Герман размахивал во все стороны за спиной учителя. Делал вид, что поет, а на самом деле жевал свой шипучий порошок, пока у него на губах не выступила зеленая пена.

Свобода как пламя, как вечный огонь.

Пока он пылает, весь мир освещен.