Я кожей чувствовал злость Ирины, я думаю, что в любой другой ситуации кусок сала полетел бы мне в лицо. Но Ирина поджала губы, встала и через минуту на столе стояла доска с нарезанными белыми кусочками.
– Вы злитесь на меня за то, что я имею возможность исполнить желание вашего сына?
– Зачем вы приняли участие в благотворительной акции? Видно же, что это все не ваше. Вы такой… – Ирина размахивала руками в попытках подобрать нужное слово, но оно все никак не подбиралось.
– Какой? – теперь уже разозлился я.
– Не добрый.
– А как вы поняли, что я не добрый? Если я по собственной воле все это делаю.
– Вот этого я и не понимаю. Я чувствую, что мы с Мишей вам не нужны.
– Ну это вы сейчас загнули. Стоп. Я вижу, наша беседа опять пошла куда-то не туда. Почему я должен оправдываться перед вами за игру в Деда Мороза?
– Вот! Для вас это игра. А мы живые люди. Миша ребенок, и вы его всеми этими чудесами развращаете. Вселяете в него ложные надежды!
– Ду…
Я только собрался высказать, что думаю про нее и эти идиотские убеждения, как увидел в дверях худенькую фигурку и остановился на полуслове.
– Мама, я пить хочу, – сказал Миша, потирая руками глаза. И мой запал тут же кончился.
Глава 10. Ирина
Миша появился на пороге комнаты, когда я уже была готова сыпать проклятьями. Стас прошелся по всем моим больным мозолям, связанным с деньгами. Как ему объяснить, что жизнь за МКАДом разительно отличается от того, к чему он привык? А особенно если ты мать-одиночка. Как можно относиться легко к деньгам, если у тебя их просто нет? Я экономлю каждую копейку, а он… Он издевается надо мной.
– Мама, я хочу пить, – голос сына выхватывает меня в хаосе мыслей и возвращает в реальность.
Я наливаю воду в стакан, который слегка дрожит в мох руках, и отдаю Мише.
– Выспался? Готов к приключениям? – говорит, Стас откашлявшись.
Я прекрасно понимаю, как он хотел меня назвать перед тем, как Миша появился. Сам дурак!
– Готов!
– Вот и молодец. Просыпайся, одевайся, нас ждут великие дела.
Как он лихо командует моим ребенком. Я еще не успела отойти от незаконченной ссоры и очень хотела начать орать на него снова. Какого черта он лезет в душу к моему мальчику? Я видела, как вспыхнули Мишкины глаза, я чувствую, как перевозбужден от всего происходящего. Но мы через неделю вернемся домой в Баданки, и его сердце будет разбито. Мне очень хотелось оградить своего ребенка от боли разочарования.
Как говорят, чтобы не разочаровываться, надо не очаровываться? Я с этим была полностью согласна и уже давно не питаю иллюзий. А Мишка сейчас был очарован Москвой, а вдобавок еще и Стасом. Как так быстро этот неприятный человек влюбил в себя моего сына?
– Мама, а где мои штаны?
– В коридоре, сейчас покажу.
Воспользовавшись Мишиной несобранностью, я вышла из комнаты. Я помогла ему найти разбросанные части гардероба, а попутно оделась сама. Несмотря на все тревожные мысли в голове портить отдых ребенку я не собиралась. Раз уж мы сюда приехали, у нас в серванте появятся новые фотографии со счастливыми беззаботными детскими глазами. А мне с собой нужно что-то делать, Стас бесит и злит, но, подозреваю, что дело не только в нем.
– Анфиса чур остается дома, – слышу я голос Стаса, когда Миша привычным жестом отправляет крысу в нагрудный карман. – Нас с ней никуда не пустят.
– Но как же она одна дома останется? Вдруг ей станет страшно в незнакомом месте?
– Давай ей оставим телевизор включенным? – предложил Стас.
– Крысы плохо видят и различают только яркие цвета. Анфиса не смотрит телевизор. Ей нужен человек.
– Тогда радио?
Он что, совсем того?
– Вряд ли ребенка будут досматривать вручную, а на детекторе крыса не пищит. Пусть Анфиса идет с нами, – я решила вмешаться.
Стас только развел руками.
– Спасибо, мамочка, – взвизгнул Мишка и засунул крысу в карман.
Прятать Анфису от проверяющих Миша научился еще в больнице.
Через полчаса мы вышли из такси у Храма Василия Блаженного. Красота. Миша рядом блещет знаниями, а мне все равно кто, когда и зачем построил это все. Стас удивляется, восхищается и дискутирует с Мишей, а я могу лишь кивать.
Я собиралась учиться в Москве. После окончания школ – обычной и музыкальной – я видела себя исключительно только на сцене. Мама с папой поддерживали мое желание поступать в Гнесинку. Весь одиннадцатый класс я готовилась. Дополнительные уроки у Веры Павловны имели двоякий эффект. С одной стороны я была хорошо подготовлена к экзаменам, а с другой – со всей горячностью молодости влюбилась в ее сына. Он был старше меня на восемь лет и в год моего отчаянного репетиторства очень просто завладел сначала моим сердцем, а потом и всем остальным.