Ион

Херделя, будучи поборником полюбовных сделок, где каждая сторона умеряет свои требования к обоюдному удовольствию, сразу посоветовал Василе Бачу отдать теперь половину земли, записав ее на Иона, а другую половину завещать по духовной. Однако его совет вызвал неудовольствие обоих. Все надежды Иона рухнули, когда он услышал слова учителя. Если дело идет к тому, чтобы он сам отступился от своих прав, тогда на что ему советы крестного? Ему не советы нужны, а земля, вся земля Бачу… Тут его взяло зло на Херделю, — значит, вместо того чтобы помочь, он хочет обмануть его… Василе, хитро поблескивая глазами, политично сказал, что он от своих слов не отказывается и охотно дает пять участков, на выбор. В душе он тоже был уверен, что учитель в сговоре с Ионом задумали обобрать его… Противники не смели спорить с учителем, они лишь перебросились ругательствами, а потом, забыв всякое приличие, сцепились и стали свирепо тузить друг друга, хрюкая, точно дикие кабаны, попавшие в западню… Херделя и Титу еле вытолкали их из комнаты, г-жа Херделя, крайне возмущенная тем, что бесстыдники подрались у нее в доме, яростно бранила их, а Гиги испуганно кричала. Ана в оцепенении сидела на стуле за дверью, г-жа Херделя и ее отругала как следует и прогнала.

Василе и Ион потрепали друг друга на галерее, пообменялись тычками, пока добирались до ворот, а на улице разнялись, обдернули помятые рубахи, перебраниваясь поспокойнее. Но когда они уже тронулись в село, в дверях учительского дома показалась Ана, помертвелая от стыда и от страха, точно вещий призрак самого злосчастья. Завидев ее, оба опять пришли в бешенство, кулаки загрозили в воздухе, огненные взгляды скрещивались, как сабли. Поравнявшись со своим домом, Ион зашел во двор, исступленно крича; между губ у него выступила пена, прилипавшая то к нижней, то к верхней губе.

— Разделывайся сам со своей чадушкой, старый разбойник!

Ана двинулась было за ним, но Ион бросился, как ястреб, и хрипло заревел, сверкая глазами и выхватив из кимира ножик:

— Убирайся, рвань, убирайся отсюда, не то живо на тот свет спроважу! И не попадайся на моем дворе, а то зарежу!.. Воровка!.. Воры вы и разбойники, еще измываться надо мной вздумали!

Ана хотела взмолиться, но его взгляд навел на нее ужас, она видела, что Ион и вправду готов убить ее. Она с минуту постояла в нерешительности, потом пошла за отцом, а тот через каждые два шага останавливался, обертывался, бросал зятю бранное слово, потом трогался и снова останавливался… Когда Василе увидел подходившую дочь, он всю свою злость обратил на нее, загрозил кулаками и заорал, лязгая зубами, точно хищный зверь:

— И не подходи ко мне, паскуда, все кости расшибу!.. Голоштанник тебе понадобился, ну и радуйся на него!.. Вон он! Вон какой миленок!.. Поделом тебе и мука! Поделом! Поделом!

Он зашагал быстрее, выкрикивая свое «поделом», точно не находил более бранного слова…

Ана остановилась посреди дороги, не зная, куда идти. Ион все еще ругался и сыпал проклятьями у себя на дворе, а Василе Бачу чем ни дальше отходил, тем громче кричал, точно хотел, чтобы его слышало все село. Соседи выбежали на улицу и смотрели, кто удивленно, кто посмеиваясь, — всем любопытно было проследить, чем кончится потеха… Ана стояла недвижимо, руки у нее омертвели, глаза блуждали, страх раздирал ей душу, она оглянулась вокруг, не зная, как быть. «Куда ж я теперь пойду?» — подумала она, и черные мысли, набегавшие в ответ, пригвождали ее к месту, истощали всю волю, искушая ее оборвать самой все страдания, раз уж ей незачем жить.

Все та же Флоаря, жена Мачедона, подбежала опять, взяла ее за руку, увела к себе домой и до вечера подбадривала, потом уложила за печкой, а сама плакала от жалости:

— Ах, бедняга, вот бедняга-то!

В ту ночь Ана впервые осознала, в какой пропасти мыкает она свою жизнь. И тут мысль о смерти, как о счастливом избавлении, закралась ей в душу. Ана тешилась ею с таким упорством, что потом и сама поразилась, какой успокоительной и заманчивой представилась смерть, точно тихая пристань, где нет ни горестей, ни надежд… Вдруг она почувствовала толчок в животе, протрезвивший ее. «Как он ворочается, бедняжечка!» — подумала она, сразу забыв свои несчастья и понимая, что должна жить, потому что в ней новое существо стучится в жизнь.

7

На другой день Ион поутих. Он пожалел, что выставил себя на посмешище и схватился с тестем прямо в доме учителя, хотя и был убежден, что Херделя переметнулся на сторону врагов. Он сходил к Мачедону Черчеташу и привел домой Ану, но даже и слушать не стал наставления Флоари, что надо быть помилосерднее к несчастной женщине, ей вот-вот подойдет час родить, мало ли что может случиться, когда все только и гоняют ее и никто не щадит.

Потом на Иона опять нашло отчаяние. Он чувствовал мучительную пустоту в голове, от которой разламывало череп. Он только шептал себе:

— Неладно это… Неладно… неладно…

Он уходил в Жидовицу, напивался и возвращался еще мрачнее прежнего.