Ион

Теперь Аурел прибавлял шагу, точно стыдился уединяться. Та же робость заронилась и в сердце Лауры, но ее страшила мысль, что они дойдут до Жидовицы, расстанутся и опять она вернется домой с прежними сомнениями. Поцелуй, вместо того чтобы придать им смелости, разделил их бездной непонимания.

Неподалеку от Жидовицы Лаура ни с того ни с сего спросила:

— Вы знаете, что Пинтя просит моей руки?

— Мне это сказал господин Херделя, — тихо ответил студент.

— О! Вы знали и все-таки молчали все время! — воскликнула Лаура, испуганная чем-то, потрясшим ее сердце до глубины.

Но Аурел продолжал еще тише и нерешительнее:

— Пинтя — очень добрый малый, очень и очень…

Он хотел добавить еще что-то, но, встретясь взглядом с девушкой, замялся и пробормотал: «Очень и очень». Лаура отлично слышала, поняла его одобрение, и все-таки ей просто не верилось. Она смотрела на него, стараясь уловить в его глазах, в выражении лица то, чего она ждала. И все отчетливее чувствовала, как перед ней глухой стеной встает обман. Потом вдруг все сердце ее содрогнулось, точно оборвалось… Она шла молчаливая, удрученная горькими мыслями, не разбирая дороги. Потом остановилась и дрожащим голосом спросила в последний раз:

— Значит, вы думаете, что…

Юноша потупил глаза в землю и стыдливо ответил, как виноватый:

— Думаю, что…

5

Титу ушел из дому, только чтобы не встречаться с «гусынями», нагонявшими на него страшную скуку, потому что все они были влюблены в него, кто больше, кто меньше, и требовали от него стихов. Он соврал, что его осенила идея. Он просто собирался пойти в Армадию, повидаться с Лукрецией и повздыхать возле нее. Он часто говорил себе, что такая любовь возвышает и окрыляет. Но стоило ему подумать о Лукреции, как на него действительно нашло вдохновение, и он остановился, чтобы отлить его в поэтическую форму и потом преподнести этот бесценный дар избраннице своего сердца. Он мучился часа два и тщетно. Какая-то мысль напрашивалась, томилась в душе, но не укладывалась в слова на бумаге. Не раз ему казалось, что он поймал ее, а она все расплывалась, как только нисходила на острие карандаша… С появлением «гусынь» рассеялось все то, что было начало кристаллизоваться в его мозгу, так что скоро пришлось и вовсе отказаться от всяких усилий. Мрачный, он вяло побрел в Жидовицу встречать сестер, на тот случай, если Аурел, вопреки обыкновению, не проводит их…

Вдруг он завидел в зарослях орешника, близ дороги, светлый силуэт. Вся досада сникла как по волшебству. «Это, должно быть, г-жа Ланг, — мелькнуло у него, — она же любит уходить из села в ясные вечера и часами напролет читает венгерские любовные романы, лежа на старом пальто своего супруга».

— О, если б то была она, в этом мягком сумраке, в этом упоительном уединении! — патетически продекламировал он, распаляя свое воображение и ускоряя шаг.

Решительно признаться ей в любви все не выпадал случай, как назло. За семь месяцев их знакомства он лишь два раза говорил с ней наедине и то накоротке. Никогда он не мог застать ее дома одну, никогда ему не удавалось проводить ее хотя бы до Армадии, никогда она не попадалась ему одна, хотя сама говорила, что любит бродить по полю с книгой, — и это была правда, потому что его сестры часто встречали ее. Такое невезение приводило Титу в отчаяние, в особенности с тех пор, как письмоводитель Штоссель передал ему, будто г-жа Ланг всем говорит, что «Титу очень симпатичный благовоспитанный молодой человек».

Подойдя ближе и увидя, что это действительно она, Титу бросился к ней, сияя от радости.

— Я искал вас, — сказал он мягким голосом, долго пожимая ей руку.

— Я ждала вас, — ответила она, томно глядя на него.

Роза Ланг была премиленькая, с кукольным личиком, вздернутым носиком, глаза у нее были мечтательные, с ленцой, сама пухленькая и гибкая, как двадцатилетняя девушка. Она считала себя несчастнейшим существом на свете из-за Ланга, которого презирала за то, что он еврей и пьяница.

Покорясь своей судьбе, подобно героиням романов, которыми зачитывалась, она жила без всякой определенной цели, утешаясь лишь мыслью, что жизнь ее загублена с той поры, когда она вышла замуж за человека, недостойного ее. Но она мечтала о большой любви, искупающей все разочарования, и так как на ее пути не встречалось ни одной большой, она довольствовалась малыми и разнообразными. Теперь она часто подумывала о Титу. Его стеснительность казалась ей поэтичной и переносила ее в те времена, когда она еще не знала Ланга. Ей было приятно подмечать, как он пожирает ее глазами, как дрожат у него губы, когда он целует ей руку…

Некоторое время они смотрели друг на друга, она — полулежала на боку, опершись на локоть, а перед ней раскрытая книга, он — стоя, со шляпой в руке, смущенный, с настороженной страстью в глазах. Последние дневные лучи ласково светили на нее, румяня ей лицо.

— Не хотите ли присесть возле меня, вот здесь? — сказала Роза, показывая на краешек пальто, на котором она полулежала.

Титу быстро сел, потерявшись от волнения, и проговорил:

— Вы даже не представляете, какое это счастье для меня!..