Ион

Началась словесная дуэль между кавалерами, они подпускали друг другу шпильки, к великому ужасу г-жи Драгу, которая страшно боялась всяких споров, не доступных ее пониманию. Опря и Титу, хотя и были товарищами, тайно враждовали, потому что учитель морщился от стишков Титу, а Титу во всеуслышание заявлял, что Опря понимает в литературе меньше ночного сторожа из Припаса. Теперь Титу стал нападать на его лекцию, стараясь уничтожить его в глазах Лукреции. Исход борьбы остался нерешенным: все улыбались, когда Титу передразнивал своего неловкого соперника, тем не менее никто не одобрил его ни единым словом. Тогда он придрался к фраку лектора, и это возымело успех, все покатились со смеху, пришлось рассмеяться и Опре, чтобы скрыть досаду. На балу один Опря был во фраке, он даже специально заказал его и испытывал гордое сознание своего превосходства над всеми. Остальные пришли кто в полуфраке, кто в рединготе, большинство же в черных пиджаках, а некоторые даже в будничных светлых костюмах… При всем торжестве Титу, и родители, и сама Лукреция не переставали оказывать особое внимание учителю, который мог бы быть прекрасным зятем, — девушка уже столько лет ходила по балам безо всякого результата. Титу еще прошлым летом заметил старания Лукреции заарканить Опрю, но не тревожился. Он не причислял себя к серьезным претендентам. На его взгляд, Лукреция была миленькой девушкой, с которой можно поговорить, полюбезничать и поупражняться во флирте, а то и сорвать невинный поцелуй. Не будь ее, нашлась бы другая, такая же меланхоличная и томная вдохновительница романтически-любовных поэм. Особенно с тех пор, как он возымел надежду на более земную любовь Розы Ланг, Лукреция отошла в его сердце на второй план. И если он еще не покинул ее совсем, то лишь для того, чтобы подразнить Опрю.

Когда лектор вместе с Драгу углубились в разговор относительно прибавки жалованья, о которой нечего было и думать, Титу наклонился к Лукреции и прошептал:

— Надеюсь, вторая кадриль моя?

— О, вы только теперь спохватились!.. Я уже давно приглашена!

— Да… Я думал, что нет необходимости просить вас… Вы же прекрасно знаете, что я всегда ваш… Хорошо. Это ничего не значит. Кто же счастливец, позволю себе спросить?

— Он, — шепнула девушка, кивнув на Опрю.

— Гм, — нахмурился Титу. — Очень хорошо. Вы предпочли его. Так и запомним!.. А первую кадриль?

— С удовольствием…

Титу побурчал еще, потом встал со скучающим, чуть ли не обиженным видом и ушел. У Лукреции екнуло сердце. Она соврала и теперь дрожала, как бы не поплатиться за свою ложь. Она отказала Титу, надеясь танцевать вторую кадриль с Опрей, но тот не смел пригласить ее. Она помучилась несколько минут, потом сразу спросила:

— Господин Опря, у вас есть визави на вторую?

— Визави я бы нашел, но у меня нет пары, сударыня! — нерешительно ответил тот.

— И у меня тоже! — призналась Лукреция, потупив глаза с обольстительным смирением.

Все устроилось. Он попросил, а она согласилась…

Звенели стаканы и перекликавшиеся голоса, пахло потом, спиртными напитками, дешевым одеколоном. Духота все усиливалась, краснели лица, барышням все чаще приходилось убегать за японскую ширму запудривать блестевшие носы. И вдруг, перекрывая все, раздались страстные звуки быстрой «сомешаны» — в приготовленном для танцев зале ударили в смычки музыканты. Музыка зажгла сердца молодежи. Все нетерпеливо зашаркали ногами.

— Гоги! Гоги! — переходило из уст в уста, точно вздох облегчения.

Гоги был цыган из Бистрицы, заправлявший прославленным цыганским оркестром. Его пригласили для вящего великолепия празднества, из-за него же и откладывали бал.

Пары танцоров входили друг за другом в зал, верные мамаши шли за ними по пятам и занимали места на стульях вдоль стен, чтобы надзирать и восторгаться. Теперь музыка гремела на весь зал, свечи в люстре дрожали и роняли капли стеарина, вынуждая кавалеров огибать опасное место.

Лаура танцевала с Пинтей. Тот не был искусным танцором и часто путал па, к стыду Лауры, вспоминавшей при этом бесподобного Аурела. Сбиваясь, Пинтя всякий раз извинялся и пожимал ей руку, она улыбалась с ангельской кротостью и оглядывалась на другие пары. Почти все девицы были в национальных костюмах, как и Лаура, и это придавало картине теплоту и живописность.