Как раз в это время за окном пропел мотор. Колька встрепенулся и, чуть не свалившись со стула, позабыв про котлету, с огурцом в руке метнулся к двери.
― Ты куда сорвался? ― встрепенулась мать.
― Я счас-с-с! Только посмотрю, кто на тарахтелке промчался, ― и он выскочил за порог.
― Вот беда с ним! И не скажешь, что он не оса. И вылетел так же, не успев поесть. Останется голодным, ― сокрушённо произнесла мать.
― Хорошо урчит, ― подумал про себя на бегу Колька. ― Похоже, так тарахтеть на распев может только Мишкин мотик.
И, ухватившись за доску, заскочил на забор. Вид с забора был, как с театральной галёрки. Белёсая макушка выгоревших на солнце волос, словно расцветший подсолнух, замаячила над забором. Едва удерживаясь за пружинистые доски, он перегнулся всем туловищем через забор и стал крутить шеей, бросая взгляд то влево, то вправо, схоже подсолнуховой головёнке, раскачиваемой на ветру. Искристые лучи от выцветшей шевелюры разлетались по сторонам, подобно запущенным солнечным стрелам. Колька пытался понять, куда так внезапно исчез возникший и привлёкший его звук мотора. Теперь он видел только сизое облачко вперемешку с поднятой пылью, которое кружило вдоль дороги, оставляя еле заметный след от пересохшей на солнце земле. Бензиновый запах вылился в воздух и заполнил улицу.
«Эх, мне бы так прокатиться!» ― подумал Коля. Словно вонзившееся в тело жало встревоженной осы, Кольку пронзила мысль приделать к велосипеду одну простоватую штуковину. Тогда звук должен получиться не хуже, чем у Мишкиного мотоцикла, и он на зависть ребятам будет гонять по улице и издавать похожие звуки. Колька сейчас слушался и подчинялся только этой мысли, как лучше воплотить им задуманное.
Он задержал взгляд на щербатом соседском заборе, который своим видом чем-то походил на давно заброшенный музыкальный ксилофон, который хранился у него на чердаке. «А что, и вправду, если приделать к колесу велосипеда железную пластинку от ксилофона, то может получиться неплохой музыкальный звук. Тогда уж точно позавидуют все», ― спрыгнув с забора, Коля поспешил забраться на крышу, на тот самый чердак, где у него однажды произошло знакомство с мистером Пчихом, хранителем тайн старого сундука. В этот раз он решил не беспокоить дряхлого старичка. Припав на четвереньки, озираясь по сторонам, он тихонечко приподнял покрытую пылью крышку старого сундука и стал шарить рукой внутри. Нащупав слегка позванивающий предмет, он вздохнул с облегчением и достал игрушечный музыкальный инструмент, похожий на маленькую лесенку с потускневшими от времени металлическими пластинками.
Неслышно опустив крышку сундука, Колька поспешил покинуть чердак, чтобы не вызвать недовольство мистера Пчиха. Через секунду он сидел, свесив ноги, на краю открытой крыши, и разглядывал добычу, соображая, как приспособить железки к колесу велосипеда. От прикосновения пальцами к железкам пластинки не испытывали желания дребезжать и издавать привычные для них мелодичные звуки.
― Что, разучились трезвонить? Отвечайте! Теперь придётся вам тряхнуть своей стариной, противные пластинки, ― произнёс Колька, но пластинки молчали. ― Не хотите отвечать! ― и он сбросил на землю слегка побрякивающий железками ксилофон.
Когда-то в молодости звучавший сладкозвучно ксилофон, оказавшись на земле, издал жалобный звук. Дружившие до этого между собой игривые пластинки разлетелись в разные стороны.
― Вот так-то лучше! Мне-то и надо от вас всего две штучки, ― произнёс Колька и, окрылённый мыслью, посетившей его, слетел по лестнице вниз, перебирая руками и ногами ступеньки, подобно игре на ксилофоне.
При этом звучание от такого перебора по ступенькам лестницы было не столь выразительно, как при игре на самом музыкальном инструменте.
У лестницы на земле лежал разбитый музыкальный инструмент. С земли Колька поднял две с рыжеватым блеском пластинки.
― Ну, извините, друзья, ― обращаясь к ним, произнёс Колька. ― Я не хотел вас разлучать таким способом.
И задумался: «Значит, так! Теперь надо сообразить, как вас, бедняжек, закрепить к раме велосипеда. Работа вроде небольшая. Но для этого надо разыскать кусочек проволоки. Скорей всего, её можно найти у самоделкина Вовки, ― сообразил Колька. ― По крайней мере, у него такое хламьё водится, он мастак делать из проволоки разные стрелялки и даже мастерил для птиц клетки».
Ударяя одна о другую добытыми пластинками от ксилофона, Колька вприпрыжку побежал к Вовке, напевая песенку про бабусиных гусей, как она дружно жила с ними и не тужила… Встретив у ворот Вовку, Колька как-то сразу сбился с мыслей. Гуси и бабка всё перепутали в его голове и вертелись на языке, словно эти гуси были его, а не бабкины, и подходящих слов как-то сразу не находилось.
― Ты чего такой зашуганный? ― поинтересовался Вовка.
Колька нахмурился, соображая, зачем он бежал к Вовке.
― Ты знаешь, мне надо… ― начал было он и стал вращать руками, одновременно соображая, с чего начать рассказ о задуманной идее.
― Да говори же! Что это у тебя руки-то ходуном ходят? На барабане, что ли, учился играть?