Иосиф Бродский глазами современников (1995-2006)

Как бы вы описали духовный кругозор Бродского? Был он чуток к религии или не мог принимать любую веру без иронии?

Я думаю, что он воспринимал религию, хотя, опять- таки, это было малозаметно. Он был ироничен, это правда, по поводу официальных религий, и временами выглядел достаточно высокомерно — в этом отношении и во многих других — но в глубинном смысле он был религиозным, я бы даже сказал, богобоязненным.

Давайте поговорим о нем как о человеке. Бродский был нежным и грубым, скромным и высокомерным, я могу продолжать список противоречий в его характере. Какие из его качеств были вам особенно симпатичны?

Ну что в нем было обаятельного, так это, конечно, его обаяние! Но в нем был некий дух противоречия: если он видел, что вы его слишком начинали обожать, он делал нечто, что заставляло вас почти ненавидеть его. Но главное, что сейчас вспоминается, это его нежность, уязвимость — и невероятная щедрость, во всех смыслах.

Иосиф любил составлять "список для прачечной", как он это называл — из имен современников. Поэты, которых он любил, известны. Вы можете назвать несколько имен, которые он презирал?

Один из поэтов, которых он определенно не любил, — Евтушенко, хотя я думаю, что он до некоторой степени уважал его писательские способности — более, чем его литературного двойника Вознесенского. Я не знаю, кого он презирал, но таких было, вероятно, немало. Он не очень-то ценил Винокурова, поэта военных лет, которого я ставлю довольно высоко. Он, безусловно, презирал "официальных" советских поэтов, созданий режима, который он терпеть не мог. Но вот насчет английских поэтов я не уверен. Я не думаю, что он хорошо понимал наших крупных поэтов, Хьюза например. Думаю, Ларкин ему нравился…

Как вы думаете, почему Бродский и Тед Хьюз были слепы к поэзии друг друга?

Тед знал Бродского лишь по переводам. Он не слишком любил Одена, а Бродский был под сильным влиянием Одена. Что касается работ Теда, я думаю, Бродский воспринимал его как певца природы, и всё. Это ему было неинтересно, хотя я знаю, что лично к Теду он относился с некоторой привязанностью. Они существовали в разных мирах, в разных языках и, насколько мне известно, просто не слишком хорошо знали творчество друг друга.

В примечаниях к вашей книге стихов "Письма к Теду", которую вы посвятили памяти Теда Хьюза и Иосифа Бродского, вы пишете, что и Тед, и Иосиф поддерживали вас в вашей работе над переводами Николая Заболоцкого. В чем выражалась эта поддержка?

Иосиф высоко ценил Заболоцкого, считая его бесспор- но выдающимся поэтом, почти на уровне Ахматовой и Цветаевой, хотя, как мне кажется, он сомневался в моей способности перевести его. Позднее его мнение до некоторой степени изменилось — или он просто понял, что меня ничто не остановит — и очень щедро предложил свою помощь, в самом конце своей жизни, когда состояние его здоровья становилось уже угрожающим и когда, как многим казалось бы, он не должен был тратить время на что-либо, кроме собственной работы. Но одной из его задач, конечно, было способствование переводам поэтов, которых он любил, и Заболоцкого в том числе.

Вы назвали свою недавнюю книгу о Бродском "From Russian with love" ("Из русского с любовью"). Расскажите, откуда появилось это название и как оно связано с содержанием книги.

Когда я впервые увидел Бродского — как я уже упоминал, на фестивале в "Куин Элизабет Холл" — у меня был экземпляр "Остановки в пустыне", который я попросил подписать. Он написал "From Russian with love", явно имея в виду фильм о Джеймсе Бонде. Но вместо "Russia" он написал "Russian" — должно быть, намеренно, зная Иосифа, — что подсказало мне маршрут некоего литературного путешествия — из русского в английский, — которое я неизбежно соединил с занятием литературным переводом, что стало лейтмотивом нашей с Иосифом дружбы.

Какова, если можно так сказать, основная тема вашей книги?