Иосиф Бродский глазами современников (1996-2005)

Он не знал французского языка. А когда он чего-то не знал, он реагировал не молчанием, а отрицанием. Это опять же чувство неполноценности. Если он в чем-то не разбирался, он утверждал, что там нет ничего интересного. Во-вторых, он мне говорил, что французская культура, французская литература уже кончилась, потому что сейчас одни коммунисты во Франции. Это было преувеличение и смешное преувеличение. В этом его слабая сторона. Или это часть его портрета, у него были какие-то детские черты: он отрицал всякие положительные качества того, чего он не знал. Не признавал, что нельзя все знать. Он мог говорить о японской поэзии, потому что мало кто ее знает. Но он хотел всегда занимать авторитетную позицию. Не усвоив ни языка, ни культуры, он сделал из Франции неинтересный предмет. Я называла ему имена и читала стихи Бодлера и других поэтов. Но он вяло реагировал.

Были ли у него друзья среди французов, кроме женщин?

Я не знаю точно. В Париже он прежде всего встречался с американцами, живущими здесь. Но с годами он полюбил город, Люксембургский сад, набережные Сены.

Бродский бывал в вашем доме в Париже?

Да, однажды он пришел на ужин ко мне, я познакомила его с моей маленькой дочкой, и он начал с ней говорить на языке кошек. Она ему отвечала, как будто понимала его язык. Ему это очень понравилось. До этого я никогда не видела Иосифа с детьми. Он тогда говорил о том, как тяжело ему было всегда быть связанным надолго с одной женщиной, с очагом, с семейной жизнью, а через год он вдруг женился.

Бродский познакомился со своей будущей женой Марией Соццани, по матери Бертеневой, во время выступления в Сорбонне, в январе 1990 года. Были ли вы свидетелем этой встречи?

Странно, что русские всегда уверены, что только в Сорбонне проводятся конференции в Париже. Это русский миф.

Сорбонна как парижский единственный университет прекратила свое существование в 1968 году. В ней в начале XX века Мандельштам слушал лекции Бергсона. Но после студенческих мятежей были созданы разные университетские центры, а в самом здании Сорбонны почти ничего не осталось. В 1990 году Бродский выступал в Коллеже философии (College de philosophie).

В беседе с Бродским вы много спрашивали его о Пушкине, о пушкинских стихах самого Бродского. Вы лично видите параллели Бродского с Пушкиным, не столько биографические, сколько по размеру их вклада в русскую поэзию?

Параллель не касается прямого стихотворчества. Речь идет о поведении обоих: тот же уровень свободы, не столько по содержанию стихов, сколько по манере себя вести в обществе, по вольному отношению к властям и к любой идеологии, по вкусу к провокациям в ответ на несвободу, по самоуверенности…

Можно найти и другие параллели: если Пушкин пересадил всю французскую поэзию на русскую почву, Бродский сделал то же самое с английской метафизической поэзией. Бродский сделал параллельное по культурному размаху дело.

Да, можно сказать, что его упорная работа над английскими переводами позволила ему открыть и для себя и для русской публики огромное поэтическое и метафизическое поле. Это тоже помогало ему создать определенную дистанцию, которая давала ему свободу. Хотя он родился на русской почве, но родился он на почве переводов. Без этих переводов и знания английской культуры он бы не вырос как Бродский, каким мы его знаем сегодня. Он не принадлежит одной культуре, он поэт транскультурный, он паромщик или проводник по всемирной культуре. Ему тесно на территории одной культуры, даже если он несомненно русский поэт. К сожалению, не было такого материала на французском языке. Основные поэты уже были открыты и переведены на русский в начале века.

Если Пушкин заканчивает свой путь "Памятником" (1836), то Бродский открывает — "Я памятник воздвиг себе иной…" (1962). Насколько вы ощущаете тему славы в поэзии Бродского? Был ли он неравнодушен к славе?