Иосиф Бродский глазами современников (1996-2005)

Сидят птицы на кресте, да и мы уже не те.

Вот пишу, и уходит

каменное горе.

А я его провоцирую,

хожу вокруг да около, злюсь.

А оно царапается, гадина.

Чернила текут, чернея,

или карандаш — пока

витийствует, мозолит руку,

стачивает грифель[123].

ТАТЬЯНА РЕТИВОВА [124] , ИЮЛЬ-НОЯБРЬ, 2004

Когда и как вы познакомились с Бродским?

Это было в 1979 году, в Мичиганском университете, через полгода после моей первой поездки в Россию. Во время моей стажировки в Ленинграде я познакомилась со многими ленинградскими поэтами, с так называемыми поэтами "голубой лагуны", по названию антологии Кости Кузьминского. Общалась с Кривулиным, Еленой Шварц, Охапкиным, Мироновым, Чейгиным, Куприяновым, чьи неопубликованные рукописи я получила возможность прочесть в оригинале до поездки в Ленинград. Тогда все очень бурно обсуждали и спорили по поводу Бродского, его процесса, его отъезда — наверное, не проходило и вечера, чтобы его не вспоминали. Много лет спустя в России литераторы также бурно обсуждали его Нобелевку и его невозвращение. Ну так вот, можно сказать, что я поступила в аспирантуру именно в Мичиганский университет, под влиянием своей первой поездки в Россию, и чтобы воочию убедиться о том, что и так знала.

Вы были у Бродского в семинаре в Мичиганском университете в 1980 году. Каким он был преподавателем?

Я была на всех его семинарах, пока он у нас преподавал. Он был преподавателем необычным, что касается стандартов славистики, ну и тем более Мичиганского университета, где все, особенно тогда, были помешаны на формализме, структурализме и семиотике. Хотя для меня его метод преподавания был, как говорится, то, что врач прописал, бальзам для души. Я, наоборот, очень изнывала от чопорного подхода к преподаванию литературы, так как настоящей филологией на нашем факультете давно не пахло. Фило- отделилась от — логии, и филология превратилась в раздвоенное изучение литературы и лингвистики, и, что симптоматично, — на факультетах славянских литератур и языков, те, кто усовершенствуют русский язык, не читают литературные произведения, а те, кто плохо знают язык, читают (в переводах в основном), за исключением студентов, которые являются изначально русскоязычными. А Бродский преподавал не как литературовед, а как поэт, и мне это было вовсе не чуждо, поскольку именно к такому методу я и привыкла, будучи студенткой в Монтанском университете, где я была слушателем курсов по литературному мастерству, поэзии и прозе и где я получила степень бакалавра по английской литературе.

Моим главным учителем на семинарах поэзии был поэт Ричард Гюго, а он, в свою очередь, был учеником поэта Теодора Рэтке, который, кстати, тоже был выпускником Мичиганского университета. Оба были яркими представителями послевоенной американской школы поэзии, Гюго даже был пилотом бомбардировщика во время Второй мировой войны. С его помощью я не только усовершенствовала верлибр, но и увлеклась различными формами стихосложения, что и продолжалось после моего знакомства с Бродским.

Как к нему относились студенты и коллеги Мичиганского университета? Не раздражал ли он коллег своими энциклопедическими знаниями и своей политической некорректностью?