Иосиф Бродский глазами современников (1996-2005)

По-моему, в конце 1959-го или в I960 году. Бродскому тогда было двадцать лет, а мне двадцать три. Жили мы недалеко друг от друга: Иосиф — на углу Пестеля и Литейного, а я — на пересечении Некрасова и Греческого. Переулками пять-десять минут ходьбы. У меня с Иосифом были приятельские отношения, и эти хорошие отношения сохранились надолго. Мы довольно часто встречались, я приходил к нему домой, был хорошо знаком с его родителями, помню, что разговаривали о мировой и советской политике, обычно в антисоветском, саркастическом ключе, делились тем, что выловили из обильного потока самиздатской литературы, и обсуждали поразившие нас идеи, говорили о том, как бы отсюда свалить. Выпивка случалась, но большого места в отношениях не занимала, не в последнюю очередь по бедности. Помню, что он был впереди меня во многом, имел свой независимый подход, но, видимо, что-то во мне ему тоже было интересно; например, я неплохо знал географию мира, физическую и политическую, и очень много читал. Вместе с Осей мы ходили в гости к другим людям из его и моего окружения, так я познакомился с Леонидом Ентиным, Владимиром Швейгольцем, Ефимом Славинским, Александром Пинскером, Леонидом Аронзоном и другими, ныне известными и неизвестными поэтами, писателями, журналистами. Жизнь в шестидесятые годы в Ленинграде была интеллектуально очень интересной. Среди геологов было тогда много поэтически одаренных и пишущих людей, многих Бродский знал и помимо меня, а я его знакомил со своими друзьями-геологами, многие из них любили и понимали поэзию и, скажем, хорошо на гитаре играли. Но красивыми девушками геологические компании не славились, только умными. Таков был срез поколения, насыщенный фон эпохи "оттепели" или, проще сказать, начала шестидесятых. Значение этого стало понятно позже, но жить тогда было очень интересно. Однако я не могу сказать, что был близким другом Иосифа; думаю, что у него было много таких приятелей.

Как рано вы поняли, что перед вами необычный молодой человек?

Сразу же как мы познакомились. Особенно после того, как я слушал его стихи, он замечательно читал. Меня это трогало необычайно. Ранние его стихи, были, конечно, хороши, принесли ему много славы.

Хотя сам он потом от них отказался.

Я знаю, но я не разделяю его отрицательного отношения к ранним стихам. Эти стихи Иосифа выразили тогда настроения и душу нашего поколения, этого самого ленинградского круга, и именно эта близость к поколению, должно быть, потом ему и разонравилась, он совсем в другом стал видеть свою задачу. Иосиф потом стал саркастически относиться к людям, которым нравились его ранние стихи. Иосиф хотел видеть не только простаков, которым по-прежнему нравятся стансы Васильевского острова, "Пилигримы" или "Еврейское кладбище".

Иосиф уже бросил школу, а где вы учились?

— Я учился на геологическом факультете Ленинградского университета. Иосифу нужна была пишущая машинка для перепечатки стихов, и я ему давал свою. А когда я был в поле, моя мама одалживала ему ее. Машинки время от времени приходилось менять, иначе КГБ легко мог бы определить, кто печатал самиздат. Много лет позже, когда я уже жил в США, в Солт-Лейк-Сити, штат Юта, Бродский приехал читать стихи в университет Юты, и собралось огромное количество людей, большой университетский зал был переполнен, был открыт еще один зал, в котором поставили телевизионный экран. После чтения я подошел к нему с мамой, и они вспомнили, как Иосиф приезжал на велосипеде, клал пишущую машинку в рюкзак и ехал в пригород, в Комарово, где машинистка перепечатывала его стихи. В Солт-Лейк-Сити Иосиф был в нашем доме в гостях, рассказывал про Нью- Йорк, и почему-то помню, что он много времени провел с кошкой.

Не вспомните ли вы год, когда Бродский читал у вас в Солт-Лейк- Сити?

В 1980 году.

Общались ли вы с ним в Америке?

Общался, но не так много, мы жили в разных концах большой страны. Мы эмигрировали в 1975 году, приехали в Калифорнию в декабре. Бродский позвонил мне через три- четыре дня. Мы тогда жили в городе Сан-Хосе. Через несколько дней Бродский приехал читать стихи в университете в Беркли, на другой стороне Сан-Францисского залива, заехал за мной и забрал меня туда, поговорить, послушать его стихи и посмотреть на людей. После выступления пошли в какое-то кафе, там он был с какой-то красивой девушкой; кроме этого, про нее ничего не помню, как только что прибывшего человека меня тогда заботили более простые вещи, например, как сказать по-английски (я указал на свою сумку с книгами) — "вот эта штука". Иосиф сказал: "Stuff, Edik, stuff".