Иосиф Григулевич. Разведчик, «которому везло»

«Давид — жуткий прохвост. Коммунистов на дух не переносил, и мне пришлось играть перед ним роль типичного обывателя, что стоило невероятного напряжения. Мне казалось, что он телепатически читает мои мысли, догадывается о моей красной подкладке. Но дело свое он сделал ловко: взял собранные мною бумаги и отвез их в Чако, в город Ресистенсия. Через близкого адвоката представил их в окружной суд с моим заявлением о натурализации. Два месяца спустя Гольдман сообщил, что суд вынес положительное решение, после чего мы отправились в Чако, где я принял присягу как полноценный аргентинец. Мне вручили натурализационную книжку, а потом и военный билет, без которого мужчине в Аргентине невозможно получить удостоверение личности. Имея на руках эти документы и справку о благонадежности, можно было оформлять заграничный паспорт и ехать в любую страну мира. Правда, за натурализацию мне пришлось заплатить всем участникам процедуры посвящения меня в аргентинцы. Адвокату я подарил швейцарские часы, прокурору — бинокль и позолоченный хронометр для ипподрома, свидетелям — вручил по двадцать долларов. Кроме того, я оплатил несколько обедов для этой дружной компании по обдиранию советского разведчика. Даже швейцар в суде нажился: в самый ответственный момент он, подлец эдакий, спрятал мое дело. Чтобы он “нашел” его, мне снова пришлось лезть в кошелек…»

Год спустя бизнесу Гольдмана пришел конец. Фашистская газета «Памперо» опубликовала разоблачительную статью, в которой обвинила суд в Чако в деятельности, подрывающей безопасность государства: «Сионисты платят большие деньги, чтобы стать аргентинцами». Началось следствие, которое постепенно привело к еще более скандальным разоблачениям, связанным с поголовной коррупцией провинциальных властей во главе с самим губернатором. Контрабанда, дома терпимости, торговля наркотиками, подпольные казино, преследование журналистов — все пороки аргентинской жизни разом проступили в Чако.

* * *

В архиве провинциального суда мне не удалось обнаружить никаких следов «деятельности» Гольдмана. Не нашел архивариус и папки с документами Григулевича. За шестьдесят с лишком лет, прошедших с того времени, в хранилище было несколько пожаров. Не исключено, что часть документов, хранившихся в подвальных помещениях суда, была намеренно уничтожена из-за шумихи, поднятой газетой «Памперо». Огонь — лучшее средство для сокрытия махинаций и для расчистки пространства для новых мошенничеств.

Возвращаясь из Чако с новенькими документами, Иосиф сошел на станции Ла-Кларита, чтобы повидать отца. Долго прогуливался по утоптанной земле под вокзальным навесом, всматриваясь в окна аптеки и тесно придвинутых к ней одноэтажных домов. Лишние предосторожности не помешают. Эхо выстрелов в Койоакане еще не отшумело. Кто знает, не докатилось ли оно до скромного селения в провинции Энтре-Риос?

Встреча с отцом больше расстроила, чем порадовала. Он заметно сдал: волочит правую ногу, расплескивает чай из чашки, поднося ее ко рту, не слишком отчетливо произносит слова. Из-за застарелого ревматизма он почти полностью утратил работоспособность и, без всякого сомнения, будет все больше нуждаться в постоянном присмотре. В Ла-Кларите условий для этого нет: отцу надо будет подыскивать новое пристанище.

Иосиф поинтересовался мнением Румальдо на этот счет.

«Жаль покидать насиженное место, — сокрушенно вздохнул отец. — Привык я к аптеке. Но болезни ходят за мной по пятам. Я выяснял, где можно устроиться, чтобы не слишком досаждать тебе моими болячками. В Консепсьоне есть недорогой пансион с “присмотром”. Если перебираться, то только туда. Не хочу быть тебе обузой».

«Не надо так говорить! — возмутился Иосиф. — Но с пансионатом ты правильно придумал. И река там есть, будешь ходить на берег, вспоминать Нямунас. Новых друзей заведешь. Давай адрес, я съезжу, посмотрю…»

* * *

В Буэнос-Айресе Григулевич снял квартиру в невзрачном одноэтажном доме на улице Суипача, на ее отрезке между авенидами Алем и Посадас. Жилище было обставлено скудно: кровать, простой платяной шкаф с картинками из журналов, кое-как приклеенными на внутреннюю створку двери: водопад Игуасу, кинозвезда Либертад Ламарке, Гитлер и Муссолини, театрально пожимающие друг другу руки. На окне — занавеска неопределенного цвета. На подоконнике — забытые постояльцами журналы и затрепанные книжки с «розовыми романами». Картинки Иосиф сорвал и сунул в пакет с мусором. Туда же отправились «розовые романы». В доме обитало еще несколько жильцов, не проявивших интереса к общению. Иосиф тоже не предпринял никаких шагов к сближению. Помнил о предупреждении «Тома»: сиди тихо, создавай удобное для себя прикрытие.