Иосиф Григулевич. Разведчик, «которому везло»

В первые недели после приезда «команды» Иосиф не раз вспоминал эти слова «Тома». Луис с трудом выходил из затянувшейся прострации. Пухоль капризничал, считая, что участием в операции «Утка» заработал себе пенсию на всю жизнь. Пожалуй, только Леопольдо держался молодцом. После периода летних отпусков, когда «весь Буэнос-Айрес» перемещался на пляжи Мар-дель-Платы, Монтевидео, Пунта-дель-Эсте и тихоокеанского побережья Чили, в аргентинской столице стала набирать обороты светская жизнь. Леопольдо с удовольствием погрузился в нее. Он не пропускал премьер в театре Колон, посещал художественные выставки, вечера модных литераторов, дипломатические мероприятия, если туда удавалось попасть. Чаще всего так и было: выручал безукоризненный английский язык.

Его элегантность и непременная улыбка, как бы демонстрирующая: «у меня все в полном порядке», — пришлись очень кстати в Буэнос-Айресе. Леопольдо было легко принять за одного из тех «портеньо», что беззаботно фланировали по бульвару Флорида. Зарабатывал он репетиторством, давая уроки английского языка юнцам из богатых домов в Бельграно.

На очередном вернисаже Леопольдо познакомился с чилийским художником Раулем Мантеолой, который приехал в Буэнос-Айрес «за птицей счастья» и, благодаря упорству, таланту и харизме, сумел ухватить ее за сверкающие золотые перья. Мантеола прославился акварельными и гуашевыми портретами хорошеньких женщин. Выполненные им портреты украшали обложки иллюстрированных журналов. Основными клиентками Мантеолы были светские львицы, которым художник льстил своим творчеством без зазрения совести.

В разговорах с Мантеолой, несомненным представителем буржуазной формулы «искусство для искусства», Леопольдо старался не травмировать его гипертрофированное артистическое ego беспощадными формулировками из учебников марксисткой эстетики. Сам Леопольдо полностью разделял взгляды Сикейроса и художников его круга на классово-революционную направленность искусства.

«Это не творчество, — возмущался Леопольдо, рассказывая Иосифу о своих визитах к Мантеоле. — Это косметический салон. Ты когда-нибудь видел художника без пятен краски на руках? У Мантеолы они чистенькие, как у младенца!» Но посещать Рауля Леопольдо не перестал, потому что в ателье модного мастера на улице Санта-Фе было всегда тесно от привлекательных визитерш.

О быстротечных романах Леопольдо, возникших в атмосфере «искусства для искусства», история умалчивает. Однако одно его знакомство, не имевшее лирической подоплеки, оказалось полезным. Однажды «на огонек» к Раулю заглянула чилийская писательница Марта Брунет[37]. Заглянула не одна, а в сопровождении Антонио Кинтаны, профессионального фотографа, тоже чилийца, который весь вечер выпытывал у Мантеолы, какими именно заклинаниями ему удается привораживать самых богатых женщин Буэнос-Айреса.

Леопольдо пригласил чилийскую парочку в кафе. Он уже знал, что Марта работает в консульстве Чили, что Антонио — ее интимный друг, и догадался по некоторым репликам, что они — по политическим взглядам — близки к коммунистам. Леопольдо поведал им свою кубинскую легенду, сказал, что путешествует по Южной Америке, намереваясь затеять торговое дело.

«Самое главное — не ошибиться в выборе страны, чтобы укорениться, — сказал Леопольдо. — Кубинские товары — это ром, сахар, сигары, диктаторы…»

Его собеседники рассмеялись. Марта сняла затемненные очки — у нее с детства было плохое зрение, — протерла платком стекла и высказала свое мнение:

«В Аргентине ты напрасно теряешь время. Тут есть все. А в Чили твой тропический товар придется кстати, особенно ром. Зимы у нас холодные».

В то время Ареналь не собирался в Чили даже в качестве туриста, но знакомство с Мартой и Антонио продолжил. Сорокалетняя писательница была сторонницей Народного фронта, участвовала в президентской кампании Педро Агирре Серды, за что и была поощрена назначением на консульскую работу. Творческая судьба ее сложилась удачно. Совсем молодой она опубликовала роман «В глубь горы», и критика назвала ее «чилийским Горьким». Марта самозабвенно участвовала в акциях солидарности с республиканской Испанией и потому приобрела репутацию «красной интеллектуалки».

«Левацкие завихрения» писательницы сделали ее излюбленной целью реакционных католических изданий в Чили. «Марта Брунет пишет хорошо, но мыслит не очень, — высказалась одна из таких газет. — Для нее “светлое будущее” Испанской республики связано с теми, кто продался за советское золото, сжег дотла 160 монастырей и расстрелял иезуитов в Барселоне. О таком ли будущем мечтает Марта Брунет для Чили? Действительно ли она уверена, что социальное и экономическое процветание страны зависит от красных варваров?»