Иосиф Кобзон. Я люблю тебя, жизнь…

– Я пел всегда, сколько себя помню. В школе записался в художественную самодеятельность. Тогда ведь никаких развлечений не было: ни дискотек, ни магнитофонов, ни телевизоров. Мама очень любила петь романсы и украинские песни. У нас стоял патефон и было множество пластинок. Мама пела, а я ей любил подпевать. Мы садились вечерами, зажигали керосиновую лампу и пели “Дывлюсь я на нэбо…” Волшебное было время. Керосин стоил дорого, его берегли и лампу зажигали, только когда на улице совсем темнело. Нас загоняли домой, и я с нетерпением ждал момента, когда мы с мамой начнем петь…

– Вы учили в школе украинский язык?

– Конечно! Я по сей день в совершенстве владею украинским языком. Украина – моя родина. Я – ассимилированный еврей. Больше украинец, чем еврей, во всех отношениях. Особенно в отношении еды»[32].

Вот так с шутками да прибаутками Иосиф Давыдович отвечал на пристрастные вопросы сотрудницы популярного издания «Караван историй».

«Мама моя – юрист. И хотя она и пела, пела, как тогда пели почти все. Других развлечений почти не было. Долгими вечерами при керосинке ничего не оставалось, как только пить и петь. Но у нас почти не пили. Зато много пели. И все-таки искать какие-то “гены пения” именно в этом нельзя. Потому что тогда такие гены обнаружатся почти у всех людей того времени. А других генов я что-то не нахожу. Правда, по моим стопам пошла и моя сестра. Закончив тот же Гнесинский институт, стала дирижером. Единственное, что я ощущал, так это то, что пение всегда было моей естественной потребностью. Откуда во мне это взялось? Ума не приложу…»

О своей любви к песне он рассказывал и в книге «Как перед Богом». И благодаря его многочисленным интервью, его выступлениям разных лет в прессе мы можем, собирая мозаику мыслей и слов, составить портрет нашего соотечественника, выдающегося деятеля искусств Иосифа Давыдовича Кобзона.

Глава 8 «Купол цирка – наше небо, круг арены – шар земной!», или Как студент Кобзон стал артистом цирка

Для поездки в Москву нужны были деньги. И тогда Иосиф, только-только вернувшийся из армии крепким, возмужавшим парнем (уезжал – было в нем 70 кг весу, а приехал – 90 кг), пошел работать лаборантом в Химико-технологический институт. Заработанных финансов хватило и на новую одежду, и на поездку в первопрестольную. И потом, когда наш герой станет студентом, он не будет гнушаться ночных подработок на разгрузке вагонов и прочих разовых задач, приносящих дополнительный доход.

В своей книге Иосиф Давыдович (надо сказать, написанной с помощью журналиста Добрюхи) подробно описывает московский студенческий быт – непритязательный и веселый, полный задора, искренности и надежд.

«И вот я приехал в Москву… поступать сразу в три места: в Гнесинский институт, в Консерваторское училище, в Мерзляковку и в ГИТИС. Все знали, что мы настолько бедны, что заплатить за поступление в Москве у нас даже мысли не было и… возможности, если бы даже мысль была. Поэтому, когда приехал из Москвы и вдогонку мне в Днепропетровск пришло сообщение, что я принят в Государственный музыкальный институт имени Гнесиных, от полной неожиданности радости мамы и огорчению братьев не было предела. Но так уж случилось.

И вот началась моя жизнь в Москве. В общежитии на Трифоновке в одной комнате нас было 9 человек. В те времена учеба в Москве начиналась с уборки картофеля на полях подмосковных совхозов. Меня назначили бригадиром. В бригаде у меня работали “неслабые” ребята вроде Давида Тухманова и Карины Лисициан[33]. Обычно мне удавалось заработать два мешка картошки. Я привозил их на Трифоновку, 59 в двухэтажную такую развалюху, которая называлась общежитием, складывал под кровать, и мы с моим соседом и земляком Толей Сумским были с едой в полном порядке. А мама моя присылала в фанерном ящичке сало. И вот утром, – а у нас потрясающий режим был, – выходишь на общую кухню, ставишь свою сковородку, нарезаешь сало… Как только сальцо расплавилось – сверху картошечку. И жаришь. Хлеб, естественно, черный, из гастронома у Рижского вокзала. И вот каждое утро картошечку с салом (а я ее до сих пор такую только и люблю) ели и запивали холодной водой. Тогда еще можно было пить из- под крана. Заправимся как следует – и двумя трамваями и троллейбусом на целый день на учебу. Желательно, конечно, было проскочить весь этот путь “зайцем”. Стипендия-то была 180 рублей в старых деньгах или с 61-го – 18».

На сэкономленные или заработанные в ночные смены на Рижском вокзале деньги ребята-студенты устраивали по выходным «праздничные» обеды и посиделки с барышнями.

– Покупали, как сейчас помню, десяток котлет по 50 копеек или по-новому по 5 копеек за штуку и десяток яиц. Покупали для таких случаев белый хлеб, минеральную воду или ситро. А из своего брались картошка и сало. И у нас был пир. И начиналось общение с девушками… Было замечательное время.

Еще о житье-бытье в общежитии мэтр вспоминает[34]: