Да и задачу повышения жизненного уровня советских людей с повестки дня никто не снимал — ибо недовольство народа, зреющее подспудно, может свести к нулю любые имперские проекты; посему народ должен чувствовать, что жить, несмотря на гигантские проблемы в ликвидации последствий войны, становится все лучше, все веселее.
Все это будет выполнено — и к 5 марта 1953 года Советский Союз прочно займет место, отведенное ему волей его вождя, Великая Советская империя будет включать в себя треть населения Земли и почти четверть ее суши — под контролем товарища Сталина окажутся земли Восточной и Центральной Европы (Польша, Восточная Германия, Чехословакия, Венгрия, Румыния, Болгария) и половина Азии (Китай, Северная Корея и былые остатки французской колониальной империи — Вьетнам и Лаос); интересы Советского Союза будут в первую очередь учитываться в Иране, Афганистане, Финляндии — да мало ли где еще!
Но для удержания под контролем новоприобретенных территорий будет недостаточно лишь штыков советских войск — тем более, что из многих стран нам придется вывести свои воинские контингенты. Цементом, предназначенным для удержания в равновесии построенного здания Советского Мира — станет идеология.
Идеология марксизма.
Которая эту нашу Империю и похоронит — при деятельной помощи «наследников» Великого Вождя.
Национал-коммунизм, ставший идеологией Советского Союза в конце тридцатых годов — был великолепной идеологией для нашей страны. Сплав традиционных этно-конфессиональных (товарищ Сталин перед самой войной решительно свернул антирелигиозную пропаганду, а в ходе сражений восстановил отношения с Русской православной церковью; после войны же церковь должна была — по замыслам вождя — вообще занять одно из главных мест в государственной идеологической программе), этно-социальных (общинный характер жизнеустройства, столь характерный для русских, в советских условиях получил вторую жизнь), этно-политических (монархия, каковой де-факто стала политическая система Советского Союза после 1938 года — была наиболее пригодной системой для управления Россией) ценностей с общественной собственностью на средства производства в промышленности и колхозной системой в сельском хозяйстве — позволили Вождю и ведомой им стране одержать победу в войне и в минимальные сроки восстановить народное хозяйство.
Увы, эта идеология совершенно не годилась для удержания в повиновении подвластных территорий — каковых к 1949 году у нас оказалось чуть ли не полмира.
Русофилия как идейное течение в некоторых восточноевропейских странах не могла быть серьезным подспорьем в этом деле — увы, здесь мы могли рассчитывать лишь на общественные организации Чехии и Словакии и, в меньшей степени, Болгарии и Югославии. В Польше же (не говоря о Китае) такого понятия вообще никто не знал (а если и знал — то скрывал это знание в опасении от соседей и родственников). А Польша (тем более — Китай) для нас были весьма важными территориями, где устойчивость нашего влияния имела первостепенное значение.
И тут, как черт из табакерки, выскочил марксизм того, прежнего, розлива, надежно (как тогда казалось) похороненный 20 августа 1940 года, вместе с его главным апологетом, товарищем Троцким. Последователей этого учения (несмотря на тщание аппарата товарища Ежова) в мире было сверхдостаточно, во многих восточноевропейских государствах (да даже и западноевропейских) их партии имели серьезное влияние на пассионарные круги населения.
Использовать в интересах Советского Союза коммунистические партии поднадзорных территорий было не только возможно, но и необходимо; никаких иных рычагов влияния на новоприобретенных имперских территориях у нас тогда не было — и быть, кстати, по определению не могло.
Рычаги влияния на своих клиентов у Соединенных Штатов были крайне примитивными — но зато и крайне эффективными: это были доллары (и обеспеченные этими долларами товары), которые по «плану Маршалла» хлынули в послевоенную Европу и вовсе уже без плана — в Азию. У нас же таких рычагов и в помине не было — вся страна солдатские шинели донашивала и картошку с хлебом считала за приличный обед. Приходилось поэтому в качестве инструмента влияния брать на вооружение марксизм, идеологию, уже однажды обанкротившуюся — увы, ничего более приличного у нас под рукой не оказалось.
Люди смертны — увы, смертны и великие вожди: 5 марта 1953 года товарищ Сталин умирает. Смерть вождя мало того, что потрясение для всего советского народа — это еще и Катастрофа для государства. Катастрофа с большой буквы, ибо самое страшное для дела Сталина — это отсутствие подлинного Наследника его дела. Ведь та шайка, что приходит к власти в стране после смерти Титана — всего лишь жалкие посредственности, ничтожества, способные лишь исполнять (да и то не всегда адекватно) веления Вождя. Ничего удивительно нет в том, что эта свора бездарей (секретарей обкомов, случайных членов ЦК, прочих сомнительных «фигурантов») своим главарем выдвинула самую серую из всех возможных серых посредственностей — Никиту Хрущева.