Иосиф Сталин – беспощадный созидатель

Напротив, беседуя с профессором Московской консерватории Д.Р. Рогаль-Левицким в 1944 году, Сталин с осуждением говорил об антисемитизме бывшего главного дирижера Большого театра Н.С. Голованова. Хотя сам, похоже, если верить его дочери Светлане, евреев не любил и по этой причине расстроил ее брак с евреем Г.И. Морозовым и посадил в лагерь ее любовника А.А. Каплера («То, что Каплер еврей, раздражало его, кажется, больше всего», – вспоминала Светлана). Хотя здесь, среди прочего, был и определенный политический расчет. Развод с Г.И. Морозовым должен был открыть путь к «династическому браку» дочери вождя с сыном А.А. Жданова Юрием. И что, может быть, было еще важнее, что вождь учитывал широкое распространение антисемитских настроений в народе и считал, что связь его дочери с евреями компрометирует его самого в мнении народном. А когда в 1946 году Сталину написал письмо философ профессор З.Я. Белецкий, жаловавшийся, что его преследуют за то, что он скрыл свою еврейскую национальность, тогда как на самом деле у него отец русский и только мать – еврейка, Сталин заметил: «Тот, кто скрывает свое национальное происхождение, – трус, гроша ломаного не стоит…»

Надо признать, что дипломатия Сталина облегчалась тем, что союзники, заинтересованные в советской военной помощи, закрывали глаза на идеологические различия и отсутствие в СССР демократии. Они, особенно Черчилль, во время войны грубо льстили Сталину, называли Советский Союз «одной из трех «великих демократий», наряду с США и Англией. А 8 февраля 1945 года на приеме в Юсуповском дворце в Ялте Черчилль в славословии дядюшке Джо перешел последние пределы приличия и здравого смысла: «Я не прибегаю ни к преувеличению, ни к цветастым комплиментам, когда говорю, что мы считаем жизнь маршала Сталина драгоценнейшим сокровищем для наших надежд и наших сердец. В истории было много завоевателей. Но лишь немногие из них были государственными деятелями, и большинство из них, столкнувшись с трудностями, которые следовали за их войнами, рассеивали плоды своих побед. Я искренне надеюсь, что жизнь маршала сохранится для народа Советского Союза и поможет всем нам приблизиться к менее печальным временам, чем те, которые мы пережили недавно. Я шагаю по этому миру с большей смелостью и надеждой, когда сознаю, что нахожусь в дружеских и близких отношениях с этим великим человеком, слава которого прошла не только по всей России, но и по всему миру». В общем, британский премьер, казалось, просто готов был лопнуть от счастья, что живет в одну эпоху с таким великим и во всех отношениях достойным человеком, да еще может называть его своим другом.

Сталин ответил Черчиллю по принципу – кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку: «Я провозглашаю тост за лидера Британской империи, за самого мужественного из всех премьер-министров, сочетающего в себе политический опыт и военное руководство, за человека, который в момент, когда вся Европа была готова пасть ниц перед Гитлером, заявил, что Англия не дрогнет и будет сражаться против Германии одна, даже без союзников. Даже если нынешние и возможные союзники покинут ее, – сказал он, – она будет продолжать сражаться. За здоровье человека, который может родиться лишь раз в столетие и который мужественно поднял знамя Великобритании. Я сказал то, что чувствую, то, что у меня на душе, и то, в чем я уверен».

Иосиф Виссарионович лицемерил, ибо в узком кругу не раз ругал Черчилля как антисоветчика и человека, которому нельзя доверять. Точно так же Черчилль нисколько не сомневался, что Катынь – дело сталинских рук, знал со слов Сталина, что голод и коллективизация стоили СССР не менее 10 миллионов жизней (эту цифру назвал сам Сталин в беседе с Черчиллем, сейчас историки оценивают общее число жертв коллективизации и последовавшего за ней голода от 6 до 12 млн человек), помнил о советско-германской короткой дружбе, советском нападении на Финляндию, и нисколько не сомневался, что имеет дело с уголовным бандитом в маршальской форме. Но дипломатия требовала до того, как Германия будет окончательно повержена, дружить с дядюшкой Джо. До Фултонской речи оставался год.