Иосиф Сталин. Отец народов и его дети

Ответ: Военный? Этот? Нет, это не мой, это ваш. Я уже вам сказал, когда мы были разбиты, это было 16-го, 16-го мы все разбрелись, я говорил вам даже, что красноармейцы покинули меня. Ваши войска стояли невдалеке от Лясново, мы были окружены, создалась паника, пока можно было, артиллеристы отстреливались, отстреливались, а потом они исчезли, не знаю куда. Я ушел от них. Я находился в машине командира дивизии, я ждал его. Его не было. В это время ваши войска стали обстреливать остатки нашей 14-й танковой дивизии. Я решил поспешить к командиру дивизии, чтобы принять участие в обороне. У моей машины собрались красноармейцы, обозники, народ из обозных войск. Они стали просить меня: «Товарищ командир, командуй нами, веди нас в бой!» Я повел их в наступление. Но они испугались, и когда я обернулся, со мной уже никого не было. Вернуться к своим уже не мог, так как ваши минометы открыли сильный огонь. Я стал ждать. Подождал немного и остался совсем один… Один в поле не воин.

Начало светать, я стал ждать своих артиллеристов, но это было бесцельно, и я пошел дальше. По дороге мне стали встречаться мелкие группы, из мотодивизии, из обоза, всякий сброд. Но мне ничего не оставалось, как идти с ними вместе. Я пошел. Все начали переодеваться, я решил этого не делать. Я шел в военной форме, и вот они попросили меня отойти в сторону, так как меня будут обстреливать с самолета, а следовательно, и их будут обстреливать. Я ушел от них. Около железной дороги была деревня, там тоже переодевались. Я решил присоединиться к одной из групп. По просьбе этих людей я обменял у одного крестьянина брюки и рубашку, я решил идти вечером к своим… Я все отдал, чтобы выменять. Я был в крестьянской одежде, я хотел бежать к своим. Каким образом? Я отдал военную одежду и получил крестьянскую. Ах нет, боже мой! Я решил пробиваться вместе с другими. Тогда я увидел, что окружен, идти никуда нельзя. Я пришел, сказал: «Сдаюсь». Все!..

Я не хочу скрывать, что это позор, я не хотел идти, но в этом были виноваты мои друзья, виноваты были крестьяне, которые хотели меня выдать. Они не знали точно, кто я. Я им этого не сказал, они думали, что из-за меня их будут обстреливать.

Вопрос: Его товарищи помешали ему что-либо подобное сделать или и они причастны к тому, что он живым попал в плен?

Ответ: Они виноваты в этом, они поддерживали крестьян. Крестьяне говорили: «Уходите». Я просто зашел в избу. Они говорили: «Уходи сейчас же, а то мы донесем на тебя!», и уже начали мне угрожать. Они были в панике. Я им сказал, что и они должны уходить, но было поздно, меня все равно поймали бы. Выхода не было. Итак, человек должен бороться до тех пор, пока имеется хотя бы малейшая возможность, а когда нет никакой возможности, то… Крестьянка прямо плакала, она говорила, что убьют ее детей, сожгут ее дом…

Вопрос: Как узнали, что вы сын Сталина, ведь у вас не было обнаружено никаких документов?

Ответ: Меня выдали некоторые военнослужащие моей части.

Вопрос: Каковы ваши отношения с отцом?

Ответ: Не такие хорошие. Я не во всем разделяю его политические взгляды…»

Плен

Вероятно, скорее всего вот эта информация о «не таких хороших отношениях с отцом», бесхитростно подтвержденная во время допроса самим Яковом, и стала побудительной причиной всей провокации с ним. Но иметь «не такие хорошие отношения» и предать Родину, отца, всё, что любил и чем дорожил – разные вещи. По крайней мере, для порядочного человека, которым Яков, безусловно, был. Да, из стенограммы допроса видно, что на первых порах, – когда мысли не собраны, когда трудно определить дату и время, когда в голове мешаются подробности, – находясь в смятении, в растерянности, в шоке от произошедшего, он не выглядел образцом твердости и духовной отваги. Он даже как бы старался оправдаться перед врагами, захватившими его в плен, за свою слабость – за то, что переоделся в гражданское, избавился от документов, вероятно, и от оружия тоже, иначе какой смысл переодеваться в гражданское. Это и правда не назовешь геройством. Слабым оправданием может быть только то, что рядом с ним это проделывали тысячи других солдат, его товарищей. Но они не были сыновьями Сталина, хоть тот и сказал в момент, когда ему предложили обменять Якова: «Там все мои сыновья». Так оно и было, но все же, все же… Другие были не кровными.

Сейчас, когда в общественном сознании изо всех сил закрепляют миф о «кровавом монстре Сталине», его суровое отношение к пленным, которых он во всеуслышание объявил изменниками Родины, подается как образец необъяснимой жестокости. Так же, как и приказ № 227, известный под названием «Ни шагу назад». Однако как иначе можно было реагировать на панику, приведшую к повальному дезертирству в первые месяцы войны, под воздействие которой попал и его старший сын, хоть и пытался сопротивляться? Как иначе надо было реагировать на массовый психоз, чтобы его остановить?