Иов, или Комедия справедливости

Наше первое собеседование с команданте трудно назвать удовлетворительным. Будь я один, он обвинил бы меня во лжи… но человек, которого переполняет осознание своего мужеского превосходства, просто не способен разговаривать с Маргретой в таком тоне.

Главной проблемой был пароход «Конунг Кнут». Он не затонул, но и в порт не пришел. По той простой причине, что такого корабля вообще никогда не существовало.

Меня-то это мало удивило. Даже если бы наше судно вдруг превратилось в парусник или в многовесельную пентеру, я бы тоже не слишком поразился. И все же я ожидал, что в новом для меня мире найдется какой-нибудь корабль с тем же названием. По моим представлениям этого требовали правила игры. Теперь стало ясно, что никаких правил я не знаю. Если, конечно, допустить, что они все же существуют.

Маргрета указала мне еще на одно обстоятельство, подтверждающее мою мысль: здешний Масатлан оказался совсем не похож на тот, в котором ей приходилось бывать. Этот был куда меньше, туристы сюда не заглядывали; здесь не было даже длинного причала, где обычно швартовался «Конунг Кнут». По-моему, это не меньше, чем летательная машина, убедило ее в том, что предположение о моем «параноидном расстройстве» фактически является наименее безумным из всех возможных. Маргрета бывала тут раньше – причал, большой и прочный, исчез. Это ее потрясло.

На команданте впечатление произвести было труднее. Он дольше расспрашивал лейтенанта Санса, чем нас. Рассказ лейтенанта его не удовлетворил.

Был еще один фактор, которого я в то время не понимал, да и потом до конца уяснить не смог. Непосредственный начальник Санса был в чине капитана. То же звание носил и команданте, но равными по рангу они не были.

В службе береговой охраны пользовались флотскими званиями, а личный состав в подразделении летательных машин носил армейские. По-моему, это незначительное различие объяснялось какими-то историческими причинами. Как бы то ни было, на практике это создавало определенные неудобства: капитан с четырьмя нашивками, то есть капитан морского флота, вовсе не собирался принимать на веру то, что ему докладывал какой-то там офицеришка с летательной машины.

Лейтенант Санс приволок двоих голых людей, якобы потерпевших кораблекрушение, которые рассказывают какие-то сказки; капитан с четырьмя нашивками, видимо, страстно желал возложить вину за все это неправдоподобное происшествие на самого Санса.

Впрочем, запугать Санса не удалось. Похоже, он не испытывал никакого почтения к офицеру, который никогда не поднимался над поверхностью океана выше «вороньего гнезда» на мачте. (Поскольку я уже поднялся в небеса на его летающей скорлупке, то прекрасно понимал, почему он не намерен повиноваться какому-то мореходу. Между прочим, пилоты дирижаблей тоже склонны делить мир на две неравные части – на тех, кто летает, и на тех, кто не летает.)

Через какое-то время, выяснив, что Санс упрямо стоит на своем, что опровергнуть показания Маргреты нельзя, а беседовать со мной можно только с ее помощью, команданте пожал плечами, отдал какие-то распоряжения, и мы пошли кормиться. Я думал, этим все и кончится, однако, как выяснилось, нам следовало вернуться и получить еще порцию каких-то неизбежных неприятностей.

Против ожидания вторая встреча с команданте оказалась весьма короткой. Он буркнул, что ровно в четыре часа нам надлежит явиться к иммиграционному судье, точнее, в суд, обладающий полномочиями рассматривать подобные дела, поскольку отдельного иммиграционного суда не было. И затем вручил нам список наших долгов, порядок выплаты которых следует утрясти с судьей.

Маргрета встревоженно смотрела на листок, и я потребовал, чтобы она перевела, что сказал команданте. Затем и я взглянул на общую сумму долга.

Больше восьми тысяч песо!

Чтобы прочесть счет, глубокого знания испанского не требовалось, почти все слова были родственны английским. «Tres horas» – «три часа», следовательно, нам надлежало оплатить три часа пользования «aeroplano» – слово, которое я уже слышал от Маргреты; оно означало летательную машину. Подлежало оплате и время, затраченное на нас лейтенантом Сансом и сержантом Домингесом. Был там и какой-то коэффициент, означавший, как я решил, накладные расходы или что-то вроде того.

Кроме того, топливо для aeroplano и эксплуатация последнего.

«Pantalones» – это штаны; прилагался чек за ту пару, что была на мне.

«Falda» – юбка, и «camisa» – блузка; костюм для Маргреты оказался весьма дорогим.

Один пункт меня особенно поразил – не суммой, а тем, что его вообще включили: я-то думал, что мы гости, но в счете фигурировали два ланча по двенадцать песо каждый.

Была даже плата за время самого команданте.

Я хотел спросить, сколько долларов в восьми тысячах песо, но промолчал, сообразив, что не имею ни малейшего представления о покупательной силе доллара в мире, куда нас забросило.

Маргрета обсудила счет с лейтенантом Сансом, которому явно было очень неловко. Последовали смущенные протестующие восклицания, сопровождавшиеся бурной жестикуляцией. Маргрета все выслушала и сказала мне: