Йозеф Геббельс — Мефистофель усмехается из прошлого

Некоторые члены нацистской верхушки (особенно те, кто по разным причинам потерял расположение властей) не раз отмечали склонность Геббельса ко лжи; например, Отто Штрассер сказал о нем: «Амбициозный оппортунист и лжец!» Самую откровенную ложь Геббельс высказывался, пожалуй, о себе самом. Уже упоминалось, что в молодости он выдавал свое увечье за результат ранения, полученного на фронте в годы первой мировой войны. Позже он придумал другую версию, рассказав, что стал жертвой французов в 1923 году, когда они оккупировали Рур и посадили его в тюрьму, где нещадно избивали. Братья Штрассеры занялись проверкой этой истории и послали запрос, получив в ответ сообщение, что Геббельс ни разу в жизни не сидел в тюрьме и что весь его рассказ — сплошная выдумка.

Весь его холодный интеллект, вся его проницательность и сарказм не мешали ему играть на чувствах людей, если этого требовали обстоятельства. Тут ему помогало умение легко находить контакт с толпой и его ораторский талант: краткие чеканные фразы, попадающие точно в цель. Его статьи и речи не были скучными, хотя он часто повторялся. У него был редкий дар находить и применять слова и выражения, которые были ясными, точными и запоминающимися. Особенно этим отличались его речи, произнесенные после 1933 года. Некоторые слова получили в его высказываниях новые значения, вошедшие в обиход. Он был мастером злой шутки и умел представить своего оппонента законченным тупицей, презренным лицемером или лгуном и фальшивым другом. «Когда люди злятся — это понятно, — заметил он однажды своему секретарю, — но их глупость ставит меня в тупик!» Подобные фразы звучат как находки и надолго запоминаются окружающим. Вот еще одна в том же духе: «Мы знаем, чего мы хотим; но еще важнее то, что мы хотим того, что нам хорошо известно!» А вот из речи, произнесенной в берлинском Дворце спорта во время войны (зал был до отказа забит людьми): «У нас нет никаких тайных целей. После войны мы готовы жить по принципу: «Живи и дай жить другим!» Но пока идет война, это звучит по-другому: «Сражайся против того, кто сражается с тобой!»

Тоталитарное государство не может существовать, не провозглашая приемлемые и неприемлемые нормы поведения. Эти нормы могут меняться, иногда даже коренным образом, но они всегда существуют и являются неотъемлемой частью идеологии. Геббельс обладал особым умением находить «словечки к месту», составлять понятные и привлекательные лозунги, звучавшие свежо и оригинально. Он умел придать также новое значение уже известной концепции, приспособив ее к требованиям официальной политики. Так, в его речах термин «свобода» совершенно потерял индивидуальное значение и применялся только в смысле «свобода нации». Известное выражение: «Ничто не ценится так дорого, как свобода, которая оправдывает любые жертвы!» — Геббельс переделал так: «Для нации лучше закончить войну бедной, но свободной, чем сохранить богатства и потерять свободу!» Согласно его объяснениям, «свобода» — это свобода нации, независимость германского народа от других народов, но не свобода личности от обязанностей, налагаемых на нее государством, как это понимали Джон Локк и Вильгельм фон Гумбольдт.

Другой пример переделки значения слова — употребление Геббельсом термина «классовая борьба» накануне второй мировой войны. Много лет нацистская пропаганда отрицала идею классовой борьбы внутри нации, называя ее «дьявольским измышлением еврейских заговорщиков и международных марксистов, желающих подорвать единство Германии», но это не помешало Геббельсу приспособить марксистскую концепцию для своих целей, создав формулу «классовой борьбы между нациями», с помощью которой он хотел оказывать давление со стороны «неимущих наций» на консервативные и процветающие «богатые нации Запада».