ЙОЗЕФ ГЕББЕЛЬС. ОСОБЕННОСТИ НАЦИСТСКОГО ПИАРА

Срок, на который могло быть запрещено печатное издание, как и ранее, не мог превышать шести месяцев.

Решение о закрытии теоретически можно было обжаловать в течение двух недель со дня его объявления. На практике обжалования происходили довольно редко, поскольку, во–первых, не давали отсрочки и печатные издания закрывались все равно, а во–вторых, не вызывали зачастую ничего, кроме ярких проявлений бюрократической волокиты. В данном вопросе раскрывались едва ли не карикатурные черты немецкой бюрократической системы с ее обстоятельностью и медлительностью. Утомляет даже простое перечисление тех действий, которые должны были совершить те, кто решился на апелляцию.

Посудите сами: просьба об обжаловании вносилась первоначально именно в те земельные инстанции, которые, собственно, и вынесли решение о закрытии того или иного печатного издания. Если представитель закрывшегося печатного издания оказывался в достаточной мере настойчив, то заявление об обжаловании могло быть направлено в адрес высших земельных инстанций. Те в свою очередь могли либо удовлетворить прошение, либо, что скорее, переправить его в адрес министра внутренних дел. Последний имел право либо удовлетворить его, либо направить в Сенат имперского суда. Если имперский министр внутренних дел решал удовлетворить ходатайство, а земельные инстанции не были согласны с таким решением, то в этот раз переписка завязывалась между земельными инстанциями и Сенатом имперского суда. Но предварительно земельным инстанциям следовало проинформировать министра в письменной форме о своем намерении обратиться в Сенат. Если Сенат объявлял запрет допустимым, земельные власти были обязаны незамедлительно поступить в соответствии с данным решением.

По–настоящему быстро и неотвратимо вся эта громоздкая система действовала только в одном случае: когда речь шла не о внутренних, а о внешних интересах страны. В случае, если печатное издание выходило за пределами страны и при этом позволяло себе что‑то не то, меры принимались незамедлительно. Решение о запрете печатного издания принималось непосредственно министром внутренних дел. При этом никакие ходатайства в данном случае не предусматривались.

Среди «новинок» в правовой системе Германии отдельно следует упомянуть о более детально разработанных санкциях, направленных не против печатных изданий в целом, а против лиц, так или иначе причастных к распространению, выпуску, печати запрещенных печатных изданий. Все, кого уличали в подобных действиях, приговаривались к тюремному заключению на срок не меньше трех месяцев. Помимо этого они обязаны были выплатить денежный штраф. То же самое относилось и к лицам, замеченным в распространении выходящих за границей и запрещенных в Германии печатных изданий. Особое внимание уделялось, естественно, тем, кто «попался» с политическими газетами. Теоретически владелец подобной запрещенной литературы или периодики обязан был как можно скорее раскаяться и поспешить в полицейское управление, дабы дать там показания против себя самого. А подозрительные издания должны были немедленно появиться все в том же управление, чтобы там с ними ознакомились. Те же, кто не спешил предоставлять сведения о нелегальной литературе, хранящейся дома (что неудивительно), рисковали провести год в местах не столь отдаленных.

Очень поощрялась дача показаний против своих родственников: супругов, братьев, сестер. Детям предлагалось доносить на родителей, а родителям на детей. В законе это деликатно называлось «показаниями против родственников старшего и младшего поколений». Видимо, чтобы сгладить впечатление, помещалась пометка о том, что духовное лицо вовсе не обязано сообщать сведения о нарушениях, если их ему поведали во время исповеди.

Все вышесказанное с очевидностью свидетельствует о том, что Веймарская республика вовсе не была такой уж беззащитной, а ее демократичность такой уж беспредельной. Пусть тема, рассматриваемая нами в этой главе, достаточно узкая, однако даже на представленном примере видно, что государство теоретически могло себя защитить. Где же находится та грань, за которой законы демократии начинают работать против нее самого? Если бы кто‑то знал точный ответ на этот вопрос, обстановка в мире была бы несколько иной.