Ёж

— Вот те два! — Я был немало удивлен порядку, царящему в магазинчике. Но и увлекаться разговорами с самим собой не стоило. После получасового обследования помещения я убедился в несостоятельности своей теории насчет внезапно наступившего голода в Еже. Под стойкой имелось несколько мешков с мукой, она, конечно, почернела и густо пахла сыростью, но я был уверен в том, что в девяносто четвертом мука выглядела гораздо лучше. В ящичках, на полочках, во всевозможных закуточках я обнаружил немало съестного, но меня поразило другое — полное отсутствие консервов и подобных продуктов. Но в не меньшей степени меня поразила сохранность той же самой муки, в ней отсутствовали ползучие гады, ее не атаковали личинки, ее не потревожил дикий зверь, словно мука была отравлена и зверье чувствовало это. Легкое чувство тревоги не покидало меня. В Еже что-то было не «так», я даже улыбнулся этой мысли, конечно, население его исчезло, да, магазин вскрывали с помощью огнестрельного оружия, но, помимо всего этого, Еж был пропитан «странностями». Я никогда не был склонен к мистике и сейчас не строил мистических теорий, всему должно быть рациональное объяснение. Те же консервы наверняка прихватил с собой тот, кто вскрыл магазин, найти объяснение тому, что продукты не были тронуты животными и насекомыми, я не мог, но, в конце концов, я и не был биологом, чтобы строить теории на этот счет, я просто принял это как слегка странноватую данность.

Я вышел из магазина и направился к ближайшему частному дому, что был через дорогу. Калитка оказалась не заперта, что немало меня порадовало. Несмазанные петли пронзительно заскрипели, разрывая окружающую тишину, дверь поддалась с трудом. Дворик размером метра четыре на четыре полностью зарос травой по пояс, не осталось даже тропинки, ведущей к дому. Слева от калитки были мощные ворота для машин, за ними стоял полусгнивший УАЗ, борта которого почти полностью были скрыты растительностью. Подле калитки стояла конура с прикрепленной к ней цепью, цепь оканчивалась массивным ошейником, который валялся у моих ног, в самом же ошейнике покоился скелет крупного животного, очевидно собаки. Я осторожно склонился над ним, животное было приковано к будке до самых своих последних дней, думаю, это была весьма мучительная смерть от жажды или голода. Под скелетом видны былые следы борьбы за жизнь, собака рвала землю когтями в надежде порвать цепь, удерживающую ее. На самой цепи виднелись следы от зубов, зубы же собаки были изжеваны до самых корней. Я содрогнулся при одной только мысли о том, что здесь происходило шестнадцать лет назад. Собака, брошенная своими хозяевами, пыталась сорваться с места, чтобы найти себе пропитание и питье, но попытки ее были тщетны, и она нашла смерть на привязи.

Я прошел к дому, в надежде разузнать, куда подевались люди, те самые хозяева, что обрекли свою животину на страшные муки. Дверь в дом была открыта, и я легко проник внутрь. В предбаннике я обнаружил одежду, не тронутую своими хозяевами. Убранство самого дома говорило о том, что покидали его в спешке: в большой комнате, служившей хозяевам гостиной, стоял японский телевизор, покрытый толстым слоем пыли, в кресле перед ним я обнаружил газету с телепрограммой на шестнадцатое сентября тысяча девятьсот девяносто четвертого года. По крайней мере, я уже знал, когда дом, а может быть, и весь город был оставлен жителями. Правее кресла, в котором, возможно, восседал глава семейства, стоял овальный обеденный стол, накрытый и готовый к трапезе в далеком девяносто четвертом. Я заглянул в тарелки, когда-то они были наполнены едой, теперь же нетронутый ужин (почему-то мне казалось, это был именно он) полностью сгнил. Его так же не тронуло дикое зверье, которое должно было хлынуть в город, как только его оставил человек.

— Вот те три! — Я приставил карабин к столу и присел рядом на стул, рука автоматически потянулась к пачке сигарет. Надо бы поменьше курить — мелькнула в голове мысль, иначе дней через пять можно будет переходить на бамбук.