Ипатия

– Моя дорогая, возлюбленная невеста! Ты не можешь требовать, чтобы чернь так быстро оценила твои добрые намерения. Ты слишком мудра, слишком чиста, величава и дальновидна, чтобы быть понятой народом. Тебе необходимо пользоваться властью и не просить, а приказывать и принуждать. Сам Юлиан признал неизбежность насилия.

– Да отвратят боги такую неизбежность!

– Единственный способ избежать ее состоит, поверь мне, в поощрении страстей народа. Его нужно уметь обольщать ради его же собственного блага.

– Ты прав, – со вздохом заметила Ипатия, – поступай по своему усмотрению.

– Ну, перейдем же к вопросу о комических представлениях, В чем они будут заключаться?

– В чем хочешь, с одним только условием, чтобы они не были оскорбительны для взора и слуха добродетельных женщин. Я не изобретательна по части глупостей.

– Почему бы нам не устроить празднество в честь какого-либо Божества? Это был бы лучший способ изъявить свою преданность богам. Кого же нам избрать?

– Палладу, если она не окажется слишком возвышенной и целомудренной для твоих александрийцев.

– Но почему не попытать счастья с презираемой, отвергнутой собой Афродитой? Предположим, что устраивается празднество в ее честь. Оно может закончиться танцем Венеры Анадиомены. Этот миф необычайно привлекателен.

– Как миф – да, но на сцене, в действительности…

– Этот христианский город издавна привык к подобным зрелищам, и могу тебя уверить, что его нравственность от этого нисколько не пострадает.

Ипатия покраснела.

– В таком случае не рассчитывай на мое присутствие.

– Ты отказываешься показаться в театре? Нет, нет, ни за что! Эти добрые люди так высоко ставят твою особу, что тебе, дорогая повелительница, невозможно оставаться в стороне. Представь себе торжество Афродиты! Она входит, ей предшествуют дикие, закованные в цепи животные, которых ведут амуры. Тут же идет белый слон со многими другими животными. Какой простор для пластического искусства! Ты можешь изобрести различные сочетания цветов и живописные группы в строго-древнем стиле какой-либо драмы Софокла.

– Но где же будут представления?

– Конечно, в театре.

– Но успеют ли зрители пройти из амфитеатра после того…

– Из амфитеатра? Ливийцы будут состязаться с солдатами в самом театре.

– Бой в театре, посвященном Дионису!

– Дорогая повелительница, я должен был сообразить, что это нарушает все законы драмы.

– О, даже хуже! Кровопролитие оскорбляет Божество и оскверняет его алтари.

– Моя прекрасная фанатичка, вспомни, что в моем настоящем безысходном положении я вправе воспользоваться жертвенником Диониса, который я спас. Но я приму меры, чтобы святость алтаря не пострадала, и бой будет происходить только на сцене. Что касается последующей пантомимы, то Дионис, наверное, охотно предоставит свой жертвенник для апофеоза возлюбленной, – если ты только одобришь мой план празднества Афродиты.

Молодая девушка поняла, что хитрый льстец отрезал ей путь к отступлению.

– Скажи, пожалуйста, кто будет играть роль Венеры Анадиомены, покрывающую позором и меня, и тебя?

– О, это будет главная приманка всего представления! Милостью богов, я заручился обещанием… Отгадай чьим?

– Какое мне до этого дело и откуда я могу это знать? – с негодованием возразила Ипатия, помнившая только одно ненавистное имя.

– Самой Пелагии.

Молодая девушка гневно выпрямилась.

– Нет, этого я не могу потерпеть! Ты настойчиво требуешь от меня исполнения обещания, которое я тебе дала только при известных условиях. Вчера ты публично назвал себя христианином, а сегодня смешишь меня уверениями, что дней через десять восстановишь культ богов, от которых отрекся. Без меня ты решил все вопросы, по которым ты якобы ожидал от меня помощи и совета. Ты приказал мне занять место в театре в качестве приманки, игрушки и жертвы, чтобы краснеть перед зрелищем, равно возмутительным для богов и людей! И в заключение ты требуешь от меня еще худшего. Ты хочешь, чтобы я присутствовала при новых успехах женщины, издевающейся над моими поучениями, обольщающей моих учеников, оскорбляющей меня в моей собственной аудитории. В течение последних четырех лет она далеко превзошла Кирилла по части искоренения добродетели и мудрости. О, возлюбленные боги! Когда же кончатся муки, ниспосланные вами вашей жрице, отстаивающей нетленную славу олимпийцев перед лицом извращенного поколении?

Несмотря на присущую Ипатии гордость и на присутствие Ореста, на глазах девушки показались слезы. Голос ее дрожал.

Орест смутился от этой вспышки благородного негодования, но при последних словах Ипатии, произнесенных более грустным и мягким тоном, он взглянул на нее с мольбой. Он думал в это мгновение:

«Она безумная фанатичка! Но она удивительно хороша, и я должен обладать ею!»

– Ах, дорогая, несравненная Ипатия! Что я натворил, я безрассудный глупец! Я оскорбил тебя и погубил дело богов, для которых наравне с тобой готов пожертвовать всем и всеми!

– Погубил дело богов? – переспросила Ипатия с удивлением.

– Я понял смысл твоих слов. Ты решила бросить меня, несчастного, а следовательно лишаешь меня своей помощи и поддержки.