Ипатов и его поклонники

Войдя в подростковый период, Ипатов приобрёл ещё один повод для комплексов. Дело в том, что зарплаты Марины Андреевны всегда едва хватало, чтобы свести концы с концами, поэтому, когда настала пора заглядываться на противоположный пол и мериться друг с другом крутыми шмотками, Ипатов стал стесняться уже не только своей внешности, но и немодных джинсов, дешёвых кроссовок и телефона допотопной модели.

А противоположный пол… Не интересовал он Ипатова. Не проснулось в нём ещё томление по девичьим прелестям. Точнее, томление-то проснулось, но было оно неясное, непонятное и пугающее. Так что Ипатов задвигал его подальше и старался не анализировать.

«Жить не мешает, и ладно. Всё равно ни одна девчонка на меня без отвращения не посмотрит».

Но всё-таки одна страсть у Ипатова была.

В отсутствие друзей и денег на развлечения Ипатов учился. Вернее так – Ипатов учился с удовольствием. Нравилось Ипатову учиться, как бы странно это ни звучало. И больше всего он обожал математику. Прямо до дрожи в кончиках пальцев обожал. И всё свободное время посвящал этой самой математике. Мог найти какую-то заумную задачку и несколько дней безотрывно думать над её решением. И ведь, как правило, решение это Ипатов находил, несмотря на то, что задачки эти частенько выходили далеко за рамки школьной программы.

А ещё Ипатов олимпиады по математике выигрывал. Одну за другой. И всегда первое место занимал. Легко, не напрягаясь. В общем, никто не удивился, когда в восемнадцать лет, после одиннадцатого класса, он поступил на бюджет в престижный экономический вуз, на финансовую аналитику. Марина Андреевна, за плечами которой был только педагогический техникум, им страшно гордилась. А когда Ипатов показал ей студенческий билет, расплакалась от счастья.

Но вот незадача, к тому моменту в Ипатове проснулись и зацвели буйным цветом те самые томления. Они стали ясными, понятными и ещё более пугающими. Поэтому, в отличие от Марины Андреевны, сам Ипатов счастлив не был. Нисколько.

Успехи в учёбе это, конечно, хорошо, но в восемнадцать лет обычно хочется немного другого, немного других успехов. В личной, так сказать, жизни. И Ипатову хотелось. Причём такого, что и сказать стыдно было. И хотелось ему этого очень. Хотелось жарких поцелуев, горячих рук на своём теле, влажных губ на изнывающем члене. Мужских губ. И рук мужских. А ещё члена. Тоже, разумеется, мужского, и в себе желательно.

Догадавшись о своих наклонностях, первокурсник Ипатов поначалу думал: может возраст? может гормоны? Он честно пытался разглядывать девушек. Смотрел на хорошенькие стройные ножки, выглядывающие из-под коротеньких юбок, на обтянутые блузками аккуратные крепкие груди. И ничего не чувствовал. Реакции были только со стороны самих девушек. Обычно они проявлялись так:

– Слюни подотри!

Или так:

– Чё пялишься, недомерок?

В общем, с экспериментом с девушками Ипатов быстро завязал. И так всё было понятно: не аппетитные круглые девичьи коленки его заводили, а угловатые волосатые мужские.

Но разглядывать парней Ипатов стеснялся. А ещё больше чем стеснялся, боялся.

«Убьют. Просто вот убьют на хрен».

Кстати, ориентацию свою Ипатов принял достаточно легко и безболезненно. Без метаний и затяжных депрессий.

«Что такого? Я и без того всегда был жалким и убогим. Изъяном больше, изъяном меньше… Да и какая вообще разница кто мне не даст, девушка или парень?»

Только вот матери Ипатов не рассказывал, что на парней заглядывается. Боялся. Боялся, что единственный человек, который его любит и которому Ипатов нужен, отвернётся от него. Боялся увидеть в её глазах презрение и услышать «ты мне больше не сын».

Так и шагнул Ипатов во взрослую жизнь, с постыдной тайной и огромным ворохом комплексов наперевес.

И всё же студенческая жизнь оказалась для Ипатова проще школьной. Его особо не дразнили, с ним нормально общались, а некоторые даже пытались дружить. Но Ипатов попытки эти пресекал, на сближение не шёл, ограничиваясь формальными товарищескими отношениями. В нём уже давно и прочно укоренились его неизменные комплексы и боязнь выдать свой не такой уж и маленький и совсем не безобидный секрет.

Из-за этих же самых комплексов и страхов Ипатов никак не мог решиться поискать себе партнёра. Откладывал это дело и откладывал. И даже если какой-нибудь парень на улице бросал на него заинтересованный взгляд, Ипатов стыдливо отворачивался и быстро уходил.

«Мне учиться надо. Некогда глупостями заниматься».

Такое себе, конечно, оправдание, но Ипатова оно устраивало, он прятался за него, лишь бы не бороться с собой. Ну а то, что секса хотелось, так для этого у Ипатова была верная помощница – левая рука. В общем, так и проходил Ипатов до окончания университета нетраханным и даже нецелованным.

В двадцать четыре года Ипатов держал в руках два красных диплома: об окончании бакалавриата и об окончании магистратуры. Преподаватели кафедры склоняли его к обучению в аспирантуре и написанию диссертации и пророчили большое будущее учёного, но Ипатов отказался.

«Сколько можно учиться? Надоело».