Ипостась

Значит, Бэзил ей все-таки небезразличен? Кто такой Бэзил для нее – чудом выживший, отравленный странным наркотиком неудачник или расчетливый и жестокий наемник? Нежный и робкий любовник или решительный и беспощадный боец? И есть ли между этими Бэзилами разница? Это все один и тот же человек или, сбросив маски, мы превращаемся в иное существо, сменив, подобно безумцу Фэн Чжи Бяо, одну ипостась на другую?

Нужен ли этот наркотик – «джьяду гумра», – чтобы научиться менять маски? Люди испокон веков любили прикрываться вымышленными персонажами. Со временем придуманная маска прирастает к лицу и уже не распознать, где настоящее лицо, а где – карнавал. И где истина – ее не увидеть, не отодрав маску от плоти. Только в таком случае снятие маски превращается в кровавый процесс, это больно – отдирать с мясом.

– Кхайе, – позвал ее чей-то голос.

Девушка обернулась, ища глазами того, кто мог это произнести.

То видение с острыми зубками?

Слышать собственное имя из уст Часовщика было настолько странно, что она не сразу поняла, что говорил старик.

– Что, тхакин Фэн? – шепотом спросила она.

– Подойди сюда, – прошептал в ответ старик.

Кхайе сделала шаг, потом остановилась, сообразив, что она совершенно голая. В таком виде идти к Фэн Чжи Бяо она не собиралась. Ее одежда лежала на стуле, стоявшем рядом с кроватью с той стороны, где лежал Бэзил. Он так и не проснулся, его дыхание было ровным и глубоким – до естественного пробуждения еще не меньше двадцати минут.

Девушка быстро надела короткие штаны и майку. Она сделала шаг – босые ноги ступали по грязному ковру, лежащему на полу перед кроватью, почти бесшумно, – когда взгляд упал на руку Бэзила, рядом с которой чернела вороненая сталь «дыродела». Все-таки он не доверял ей, даже во сне не расставаясь с оружием. А что скажет он, если...

Кхайе осторожно взяла пистолет с кровати. Альмас Хамидди одно время приходилось промышлять карманным воровством – особых вершин этого неправедного искусства она не достигла, но некоторые навыки остались.

– Подойди, Кхайе! – старик не повышал голос, придерживаясь предложенных правил, но тон его стал более требователен.

Глаза Часовщика изменились. Такое выражение в них Кхайе не видела ни разу – насупленные брови, острый, наполненный мыслью и вместе с тем несущий печать какой-то вселенской скорби взгляд. Этот человек не был безумцем, он был гением. Девушка догадалась, что именно эта ипостась старика и создала тот самый процессор, который она спрятала внутри коммуникатора Бэзила – она установила чип в плату, немного изменив схему подключения: к процессору не поступало электричество, но заметить инородную деталь, бросив мимолетный взгляд, теперь было бы трудно.

– Что вы хотели, тхакин Фэн?

Она не знала, как нужно вести себя с этим человеком. Гением, сумасшедшим и полной рухлядью в одном лице. Создателем великой технологии и...

Острые зубы, способные разгрызть твердь алмаза.

...безумцем, выпустившим на свободу опасную игрушку, способную уничтожить мир.

– Я знаю, ты видела, что может мой процессор, – прошелестел Чжи Бяо. – Расскажи мне о нем, о том, что он способен сделать с данными.

Могла ли она рассказать, что процессор творит с данными? Она не особенно обращала внимание на данные, но хорошо поняла, что чип творит с сознанием. Скорость ее мысли в тот момент была столь близка к стремительной Цифре, что два несовместимых понятия почти слились воедино – разум и машина.

Совершенство мысли, способное расколоть совершенство Цифры. Помнишь, что было внутри «алмаза»?

Ощущения, которые давал процессор Чжи Бяо, даже сравнить не с чем. Это – словно ураган, промчавшийся через бескрайнюю степь и унесший домик маленькой Дороти в страну Оз. Дороти получила в награду отличное развлечение, но стране Оз на самом-то деле не поздоровилось – столько там всего произошло с момента появления канзасской девчонки. «Не дай вам бог жить во времена перемен» – так говорят поднебесники. И они тысячу раз правы. Вот именно это и принесла на крыльях урагана неугомонная добрячка Дороти.

Время безумства тритонов прошло, но память о не столь давних событиях осталась, наверное, у каждого. Сама Кхайе, в те времена, когда ее называли Лисой, пробовала троицу Сорок Два много раз – последствия использования синдина до сих пор давали о себе знать. И, скорее всего, будут напоминать о себе до конца жизни. Она хорошо была знакома с тем ощущением свободы, с чувством, что ты самый быстрый, что твой освобожденный синдином и «поплавком» разум не догнать никому.

Так вот, то, что давала троица Сорок Два, было детским лепетом в сравнении с чувством и возможностями, которые дарил процессор Часовщика.