Ипостась

Котировки акций, липовые отчеты софтверных корпораций, которые спустя пару дней вдруг превратятся в настоящие. Какие-то программы на серверах, которых там отродясь не бывало. Теперь можно сложить кучку неизвестных вместе и получить вполне понятную сумму – кто-то собирается скупить акции софтверных корпораций. И это ему удастся. С помощью ломщика по имени Мыш.

Мы не занимаемся взломом...

Но для чего нужен цифровой лабиринт на сервере МегаСофта? Или Мыш неправильно понял суть алгоритма? Какой смысл в программе, если ее все равно невозможно запустить – не хватит мощностей? Или у МегаСофт есть что-то, о чем Мыш еще не в курсе?

Мы меняем мир...

Что-то во всем этом было. Что-то вертелось на самой границе восприятия. Казалось, еще немного, еще всего один фрагмент пазла встанет на место, и изображение сделается понятным. Но пока смысл ускользал от ломщика.

Пока он не понял, он будет работать на Призрака. Заказчика, который не нуждается в ломщиках, но пользуется услугами Мыша.

Нужно создать программу, которая сама забросит липовые отчеты из сети на сервер биржи Eurex. Но открыть доступ нужно вручную – автоматика может подвести, она не чувствует, что происходит в мире машинистов. Только человек способен почувствовать, что другой человек заподозрил неладное и готовится проверить сеть. Только машинист поймет машиниста.

Раздумывая об алгоритме, который необходимо написать, Мыш не заметил, как связь оборвалась. Спутник вышел из зоны доступа, пора сворачивать работы и возвращаться в реальный мир. Пришло время снова играть роль, которая постепенно даже начинала нравиться.

Глава 32

Шум разнообразных механизмов, пыль, поднятая ногами сотен людей и колесами многочисленных повозок, удушливый дым, выплюнутый плохо работающим дизелем – только представьте себе! – какого-то проржавленного грузовика, который по всем определениям ездить не мог, но все-таки ехал. После тишины и умиротворения джунглей, закончившихся за пару десятков километров от города, толчея людской массы вместе с порождаемыми ею звуками и испарениями казались предвестниками грядущего конца света.

Городок назывался Мьичина. По китайским меркам, это жалкое скопление людей даже до деревни недотягивало. По местным понятиям – довольно крупный центр. Суета, крики, возня, вонь.

Ли Ханьфанг решил не менять амплуа монаха. В конце концов, Мьянма была буддийской страной, хоть и основное распространение здесь получила старая, не признавшая большую часть верных и необходимых дополнений Традиция. Бирманцам неведомы понятия Дао, однако монахи здесь, будь они бирманцами или китайцами, пользовались неизменным уважением. Монах не вызывал подозрения, а уттора санге, укрывавшая верхнюю часть тела ниспадающими каскадами желтой материи, являлась своеобразным пропуском, открывавшим дорогу практически в любое место. Как бы то ни было, монашеское одеяние больше подходило случаю, чем полевая форма Народно-освободительной армии КНР со знаками отличия МГБ.

Неказистость мьянманских городков была на руку майору. На всю Мьичину всего три постоялых двора. Назвать эту рухлядь отелями язык не поворачивался. Ли Ханьфангу нужно найти людей, довольно приметных в однообразной толпе бирманцев, так где их искать, если не на постоялом дворе.

– У тебя белые не останавливались? – задал вопрос монах, беседуя с хозяином одного из отелей.

– У меня – нет. Но был тут один, все спрашивал про ночлег.

– Давно?

– Пару дней назад.

– А куда он подевался?

– Откуда мне знать. У меня места свободного не было. «Цветок лотоса» – хороший отель, у меня проблем с постояльцами нет.

Ли Ханьфанг непроизвольно окинул взглядом «хороший отель». Потолок, покрытый сетью трещин и паутиной, когда-то был белым, но теперь превратился в закопченную пеструю поверхность. Вентиляторы с опутанными паутиной и длинными, колышущимися на сквозняке клочьями пыли, отвисшими лопастями навевали ассоциации с поверженными монстрами. Конторка, за которой стоял сам портье, была затерта тысячами грязных рук постояльцев до непроницаемой черноты. Относительно свежее впечатление производила лишь ротанговая мебель, взятая, судя по всему, в счет оплаты проживания от какого-то ремесленника. В общем, от понятия «отвратительный сарай, непригодный для жизни» «хороший отель» ушел совсем недалеко.

– А постояльцы откуда? – поинтересовался Ли Ханьфанг.

– Вон, ждут, – кивком хозяин показал на мнущихся у крытого бамбуком крыльца грязных крестьян с тюками.

Во всем облике хозяина постоялого двора, в его тоне сквозила гордость за самого себя и свой бизнес. Чувство превосходства над соседями и вообще всеми так и перло из него. Долгом монаха было указать человеку на ошибки, но стоило немного повременить с нравоучениями: Ли Ханьфанг еще не получил всей информации, на какую рассчитывал.

– А с кем был этот европеец?