Ипостась

Городской рынок пестрел товарами и людьми. Здесь все покупали и продавали, люди торговались, стараясь дороже продать и купить дешевле, но, как обычно, обманутыми себя считали и те и другие.

Ли Ханьфанг шел, почти не обращая внимания на происходящее вокруг. Сейчас как раз можно выйти в сеть – спутник двигался где-то прямо над головой, посылая вниз мощный и устойчивый сигнал. Еще около часа он будет в зоне доступа, а следующего сеанса придется ждать почти двое суток, поэтому возможностью нужно воспользоваться.

Тоненький проводок психопривода тянулся от затылка монаха под ткань уттора санге, где прятался включенный коммуникатор. Палец Ли Ханьфанга едва заметными движениями плясал по шероховатой поверхности желтого монашеского одеяния.

Он хотел проверить данные по человеку, который, как предполагал майор, потерял двуглавого орла. Все было проверено и перепроверено несколько раз еще тогда, когда отбирали кандидатов. Но так бывает – когда не ждешь подвоха, мелочи можно не заметить.

Идентификационные данные «балалайки», стоявшей у этого человека в затылке, полностью соответствовали параметрам, зарегистрированным в базе данных. Конечно, информация с сервера китайской разведки – не прямой доступ к исходникам, но все же доверие к своим коллегам у Ли Ханьфанга было.

– Не хотите ли отведать табака?

Ли Ханьфанг вздрогнул. Мужчина обращался к нему. «Балалайка», занятая выборкой сведений из огромной базы данных, к которой в данный момент подключился майор, перевела фразу с небольшим запозданием.

Перед торговцем лежали крупные, хорошо высушенные листья табака. Товар был свежим – запах Ли Ханьфанг чувствовал даже на расстоянии. И несмотря на то, что он недавно выкурил сигарету, аромат будоражил чувства.

– Табак местного производства? – спросил китаец.

– Конечно! – с гордостью в голосе отозвался мужчина.

Лицо загорелое и обветренное – он явно все свое время проводит под палящим солнцем. На бедрах неизменное у местных мужчин лонджи, ноги босые, с затвердевшими почти до состояния копыт подошвами. На правой голени грубый толстый шрам, создающий впечатление, что ногу мужчины однажды переломили пополам и не очень удачно склеили обратно. Ли Ханьфанг видел подобные раны, они остаются от удара широким и острым лезвием. От косилки. Или от мачете. Это не боевое ранение – типичное крестьянское увечье в местах, где экономили на технологиях, полагаясь на силу и умение собственных рук.

Монах взял листок из разложенного на выцветшей газете товара. Странно – майор задумался, видел ли он раньше когда-нибудь бумажную газету вот так просто, не в музее. Скорее всего, нет. Зачем они, если есть сеть с десятками тысяч новостных серверов?

Ли Ханьфанг не понаслышке знал, что в Мьянме сеть и до Перерождения была практически под запретом. Сейчас жалкая горстка серверов в нескольких городах страны почти не работала. Но до сих пор он не осознавал смысла и масштаба технологической пропасти, в которой оказались простые люди этой страны. До сих пор, пока не увидел этот клочок бумаги, который в Китае можно повстречать только в качестве музейного экспоната.

Аромат табака оказался еще более изысканным, чем показалось вначале. Ли Ханьфанг считал искусственные стимуляторы, к которым относился и никотин, чем-то непотребным и недостойным настоящего человека. Но дым хорошего ароматного табака, как, например, этого, хотелось вдохнуть, сделать затяжку просто ради удовольствия.

Наверное, он устал. Слишком сильно, больше, чем мог признаться сам себе. Наверное, именно поэтому майор не заметил сразу маленького несоответствия, способного привести к большой беде – у того, кому принадлежала «балалайка» с указанным номером, должен быть хорошо заметный, грубый рубец на большом пальце правой руки. В добытой машинистами МГБ информации говорилось о нанесенной каким-то допотопным сельскохозяйственным инвентарем травме. Но ни одного упоминания о том, что последствия этой травмы когда-либо подвергались медицинскому воздействию.

Ли Ханьфанг смотрел на изуродованную ногу крестьянина, выращивающего замечательный табак, и уверенность его крепла – шрам обязательно должен был остаться.

– Вам непременно понравится, – бодро заявил торговец.

На его лице радушная, от уха до уха, улыбка. Но Ли Ханьфанга не обманешь: он страшно переживает, что монаху может не понравиться его товар. Если табак не удастся продать, его семья, скорее всего, обречена – если не на смерть, то на голодное существование уж точно.

– Да, наверняка.

Монах улыбнулся в ответ. Только улыбка вышла неуверенной и натянутой. Ему не было весело, все его внимание поглощено изучением досье, строчка за строчкой всплывающего на глазном наноэкране. Там было еще много интересного, что при должном внимании навело бы на неоднозначные выводы. Слишком очевидно, чтобы...

Слишком очевидно, когда знаешь, что там есть, что копать.

В прошлый раз он это пропустил. Замылился глаз? Потерял профессионализм? Или кто-то слишком хорошо готовил досье, не оставив ни одного явного промаха, а только мелкие подозрения?