Ипсилон. Грань, за которой ты

— Впрочем… Как и ты! — заметил, слегка щелкнув меня по носу. — Ладно! Идем! Твое время уходит, в тот миг, как в моем расположении целая вечность.

— Хорошо, — согласно кивнула и двинулась вперед влекомая проводником. — Но… Ты должен рассказать о себе, — поставила условие.

— Так уж и должен? — подтрунил тот.

— Иначе я лопну, как мыльный пузырь. Меня разорвет от любопытства, — призналась.

— Ну что ж… — он сделал глубокий вдох, стараясь настроиться на нужный лад и… Вспомнить все.

— Я родился в Вяземском уезде Смоленской губернии вотчине боярина Морозова в 1710 году. Мои родители были дворовыми людьми. Отец служил кучером, а мать черной кухаркой, готовившей для дворни. Правда, ведаю об этом лишь по рассказам люда. Слишком мал я был, когда жизни моих родственников унесла лихорадка. На тот момент мне исполнилось четыре. Так что память сохранила только несколько мутных истертых временем образов. Нечеткий женский силуэт, в котором единственно ясно запомнились глаза такие добрые, нежные, прозрачно-голубые, мамины. И фигура изможденного мужчины, который высоко подкидывал меня вверх и ловил огрубевшими от работы руками, покалеченными, но такими надежными. Не поверишь, но в моих ушах порой все еще стоит собственный веселый смех. Ведь подобные игры дарили чувство полета и легкости. Но… С внезапной кончиной близких я лишился и этой простой радости. Предначертанная судьба порой бывает невероятно жестокой штукой.

В те далекие времена, как только ребенка отрывали от груди матери, ему тут же приходилось прямиком переходить к взрослому существованию, в котором не было места беззаботному детству. К тому же… Что мог получить от жизни сирота? Вместо шалостей и забав — тяжелый труд. Ни ласк, ни заботы только побои и унижения. И одна и та же фраза, грубо навязанная и прочно осевшая в мыслях: "Ничто не принадлежит тебе, душа заведомо во власти Бога, а твое тело, имущество и все то, чем ты владеешь, собственность барина".

Как только я осиротел, меня сразу определили помощником на барские конюшни под зоркий глаз и тяжелую руку здоровенного конюха Ивана, который тут же не преминул нагрузить меня черной работой. В мои обязанности входило: чистка загонов, уборка навоза, обеспечение животных водой и сочным сеном, выгул коней, купание их на реке и множество других поручений, заключающих свой смысл в банальном свойстве — принеси, подай. Но как бы тяжело ни было, я никогда не жаловался. Подобное существование стало приемлемой нормой бытия, которая представлялась порой не столь ужасной. Как говорится: "Человек, как скотина, ко всему привыкает!"

Конечно, тяготила неволя и надзор угрюмого, неразговорчивого, вечно хмельного Ивана, довлеющего надо мной, который порой бывал чертовски жесток, стоило только задержаться где-либо и не дай бог отвлечься от своих непосредственных обязанностей. Ну а если заставал меня за игрой с деревенскими мальчишками или за внеплановым самовольным отдыхом, то одаривал всего одной оплеухой, но такой сильной, что казалось, вот-вот и содержимое дурной головы выскочит наружу, — иронично хохотнул рассказчик.

— Ох! — выдохнула, прикрывая от ужаса рот ладонью, со своей стороны не находя ничего забавного во всем сказанном. — Чудовищно!

— Не мы такие, жизнь такая, — изрек тот и замедлился, а потом и вовсе остановился. — Пришли, — кивнул, указывая на огромную стеклянную стену, которая, по сути своей, должна быть прозрачной, но клубящийся за пределами преграды туман предусмотрительно не позволяет разглядеть, что же располагается за бледно-серой движущейся пеленой.

Дмитрий взмахнул рукой и ритмично постучал по поверхности, имитируя звуковой код. Под нехитрым воздействием завеса пала, открывая взгляду просторную лабораторию, заставленную различными замысловатыми механизмами, разнообразным инвентарем и мебелью, каждый сантиметр которой был захламлен массой разнокалиберных деталек.

В помещении находилось несколько человек, склонившихся над персональной работой. Лишь одна фигура пребывала в постоянном движении, лавируя между предметами интерьера, переходя от одного подопечного к другому, заглядывая каждому через плечо, и оставляя ценные указания. Деятельный мужчина, который привлек мое внимание, был средних лет. Свободный рабочий халат скрывал реальные формы телосложения, но его круглое слегка покрасневшее лицо давало повод думать, что и тело довольно пышных объемов. А низкий рост довершал образ, складывая окончательное мнение. Его силуэт в просторных одеждах походил на четкий квадрат.

— Вот ведь! — недовольно буркнул проводник. — Фанатично увлеченный своим делом фэйбор! — высказался и снова потянулся к теперь прозрачной плоскости. — Юлий, друг мой! — с ноткой беззлобного ехидства, произнес он и забарабанил снова, прикладывая максимум усилий. Видя, что тот даже ухом не повел, мой спутник рявкнул громче обычного. — Открывай!