Ирка Хортица и компания

Оленька скакала по коридору, играя в невидимые классы — перепуганная горничная вжалась в стену, ловя закачавшуюся на постаменте статуэтку.

— Ты уже встала! Так идем же завтра… кать. — подскочившая Оленька замерла на одной ножке и широко распахнутыми голубыми глазами уставилась сперва на кувшин… потом на вазу. Лиза подавила неуместное желание спрятать ночную вазу за спину — конфуз мог выйти еще пуще.

Оленька медленно опустила ногу…

— Одарка! Подойдите сюда. — голос девочки стал ледяным, а наивная голубизна глаз вдруг обернулась сталью.

— Да, барышня. — очевидно насторожившаяся горничная подскочила — и тоже уставилась на горшок и кувшин. — Что барышне Ольге Вадимовне угодно?

Оленька перевела взгляд на горничную — молча.

— Э-э… барышня… — горничная переступила с ноги на ногу, глаза ее заметались — на саму Лизу она старалась не смотреть. — Распоряжения не было…

— Распоряжения не было на что? — все также холодно и отчужденно спросила Оленька. — Тетушкиным попечением вы посещали женские образовательные курсы — и не способны прибавить одного человека?

Горничная покраснела, побледнела, подхватила из рук Лизы оба сосуда и торопливой побежкой попыталась устремиться прочь, лишь прошептав:

— Тетушка ожидает к завтраку, барышня.

— Передадите ей наши извинения. — невозмутимо пропела Оленька. — Барышня Елизавета Григорьевна не может выйти к завтраку замарашкой.

— Тетушке вашей не понравится. — горничная не поднимала глаз.

— О да! — согласилась Оленька. — Мне так уж сейчас не нравится. Что подумают о нашем гостеприимстве и о порядках в доме?

«Бесприданница. — мысленно повторила Лиза. — Бесприданница, право же… Я никогда не сумею… так».

— Мне бы… помыться с дороги. — шепнула Лиза. Спасти горничную от гнева Оленьки было бы делом, несомненно, добрым, но… — «На доброту способны только светлые… чистые люди! Грязный человек на доброту не способен».

— Ванна уже набрана, верно? — безмятежно объявила Оленька. Горничная и вовсе переменилась в лице, кажется, хотела возразить, но сочла за благо промолчать. — Принесите Елизавете Григорьевне смену одежды…

— У меня только зимнее платье осталось. — шепнула Лиза.

— Значит, почистите это. — кивнула Оленька.

— Я уже… — начала Лиза, но горничная умчалась, видно, боясь получить от Оленьки еще поручение.

— Пойдем, я тебя провожу. Надо бы баню истопить, но это дело небыстрое, до завтрака не управимся. — солидно пояснила Оленька и поскакала вниз по ступенькам на одной ножке. Ее ночная стремительная бесшумность исчезла, наоборот, казалось, Оленька старается производить как можно больше шума.

Как Лиза и думала, здешняя ванна оказалась рядом с кухней. Лиза даже не сомневалась, что еще покачивающая в чугунной, на «лапах» ванне вода была нагрета для забот кухонных и спешно вылита в ванну только по приказу Оленьки. Ну и пусть! Греча сверху не плавает, и ладно! Лиза торопливо содрала с себя платье, белье и чуть не рухнула в воду, принявшись отдраивать кожу до красноты жесткой мочалкой.

Долго сидеть она не стала, но горничные управились еще быстрей: ее уже поджидало платье, не только вычищенное много лучше, чем удавалось самой Лизе, но и с подшитыми кружевным воротничком и манжетами, хоть чуть-чуть оживляющими тусклую коричневую ткань, чьим единственным достоинством было, как говаривала фройляйн — Zweckdienlichkeit21. Хотя рядом с Оленькой в коротеньком розовом платьице, Лиза все едино смотрелась блекло. Да и ладно, все равно воротничок очень, очень мил!

— Я тебя жду! — звонко выпалила Оленька, и потянула ее к столовой.

Только у лестницы они остановились — Лиза просто застыла как вкопанная, не сводя глаз с занимающего всю стену портрета. Зеленоглазая и черноволосая гордая красавица в бархатной амазонке небрежно поглаживала стройного гончака с узкой хищной мордой. Рядом и чуть позади замерла нежная белокурая девушка, напоминающая Оленьку.

— Вы похожи! — глянув на красавиц на портрете, а потом друг на друга хором сказали девушки.

— Верно, это тетушка и маменька! А это вот Кусай! — она показала на гончака и вдруг загрустила. — Такой добрый был, такой умный! Прошлым годом помер. Всегда с тетушкой был, говорят, с самого ее детства.

— Собаки столько не живут. — Покачала головой Лиза.

— Уж не знаю… Ну, пойдем же! — Оленька сама распахнула двери утренней столовой. — А вот и мы! Тетушка… Маменька… — пара реверансов, от которых подпрыгнул пышный синий бант в белокурых волосах, и девочка помчалась к своему месту за столом.

— Наконец-то! — проворчала генеральша. — Здорова ты намываться, душа моя! Ну, вели Одарке, чтоб подавала самовар! А ты что встала, матушка, садись, вон туда, рядом с Владимиром Федоровичем!

Не поднимающая глаз Лиза скользнула на место рядом с тем самым здоровым и лохматым молодым человеком, что видела вчера. Юноша даже не шевельнулся, чтобы отодвинуть ей кресло, наоборот, одарил Лизу презрительным взглядом:

— С голоду помереть можно, пока всякие бездельные девчонки прохлаждаются! — вроде бы себе под нос, но довольно громко проворчал он.