Ирландия

Все краски были очень редкими и очень дорогими. Он обмакнул кисть в красную, чтобы нанести ее на края орлиных перьев. Некоторые оттенки красного делались из свинца, но для изготовления этого требовалась самка какого-то средиземноморского насекомого, причем непременно беременная. Осгар проверил пропорции рисунка с помощью разметочного циркуля. Далее – пурпурный, из средиземноморского растения. Зеленые краски в основном делались из меди. Приходилось действовать очень осторожно. Если бы лист потом остался влажным, медь могла просочиться сквозь пергамент. Белые краски обычно делали из мела. Потом – золото. На самом деле пигмент для золотой краски был желтым, это был сернистый мышьяк, но когда его накладывали на белое, он приобретал металлический блеск и выглядел как золото. Самой ценной и дорогой из всех была синяя ляпис-лазурь. Ее привозили из очень далекой восточной страны без названия, где горы поднимались так высоко, что касались неба. Они были даже выше Альп. По крайней мере, так он слышал.

Самым сложным, как считал Осгар, было осторожно нанести тонкие слои краски друг на друга, чтобы получить не только тончайшие оттенки цвета, но и объем, как бы пейзаж, на который смотришь сверху, словно глазами самого Бога.

Но когда в то утро Осгар вошел в скрипторий, он не стал совершенствовать собственное жалкое подражательство, а сразу подошел к подставке с книгой. В конце концов, это была последняя возможность восхититься ею.

Глядя на эту удивительную книгу, он просто не мог поверить, что, возможно, больше никогда ее не увидит. Вот уже два месяца он каждый день любовался ее желтоватыми пергаментными страницами, открывая в них все новые и новые чудеса, и теперь, как паломник в Святом городе, который изучил каждую его улочку и тайную тропку, чувствовал, словно это великое сокровище принадлежит лично ему.

И в самом деле, разве эта книга не была создана на манер какого-нибудь божественного города? Четыре Евангелия; четыре стороны света, четыре конца святого креста. А разве в Ирландии не четыре провинции? Даже могучая Римская империя, в ее последние годы, когда она уже стала христианской, была разделена на четыре части. Предисловие к каждому из Евангелий содержало по три страницы, полностью занятых иллюстрациями. На первой располагались крылатые символы евангелистов: Матфей – человек, Марк – лев, Лука – телец и Иоанн – орел. Далее следовали портреты. Во всю третью страницу была помещена первая буква от начального слова Евангелия. Три страницы, предваряющие каждое из четырех Евангелий. Три и четыре – семь дней недели. Трижды четыре – двенадцать апостолов.

Были в ней и другие рисунки размером в полную страницу: изображение двойного восьмиконечного креста, миниатюра Пресвятой Девы с Младенцем, священная монограмма «Хи-Ро» с именем Христа, с которой начинался рассказ Матфея о рождении Иисуса.

Поражало великолепие красок на каждой странице. Здесь были все оттенки красного, лилового, розового, изумрудно-зеленого, сапфирово-синего. Лики святых художник выписал светлым тоном, напоминающим цвет старой слоновой кости. И конечно же, везде присутствовал сияющий желтый, отчего все рисунки казались написанными на золотой эмали.

Но самое большое восхищение у Осгара вызывало мастерство, с которым были составлены изумительные узоры и рисунки этой волшебной книги. Спирали из трилистников, заключенные в окружности, обрамлявшие текст рамки из переплетенных лент и узелков, – все эти древние ирландские орнаменты чудесным образом соединялись с символами христианской веры, и, приглядевшись, можно было с удивлением заметить в витиеватом узоре то орла святого Иоанна, то павлина, символа бессмертия, или же змею, рыбу, льва и ангела с трубами, искусно вписанных в геометрический строй. Встречались здесь и собранные группами в углах страницы или окружавшие заглавную букву изображения людей с непомерно длинными руками и ногами, включенных в строгий орнамент так незаметно, что человеческие тела и абстрактный рисунок сплетались воедино в этом кельтском мире. Орнаментов в книге было великое множество, и никакой глаз никогда не смог бы проследить за каждым движением этих сложнейших плетений и поворотов; витки спиралей собирались в гроздья, как некие драгоценности, – то в круг, то в разбивку, то принимая змеевидную форму, то сплетаясь в кружево, и все это буйство кельтского узора, казалось, вот-вот готово было вырваться на свободу, если бы не четкая основа всего построения, которая и удерживала его.