Ирландия

К сожалению, Моран плохо знал Килинн. Правда, когда он давал совет своему другу Харольду, он ведь не мог заглянуть в тайные уголки ее души, поэтому и вины его в том не было. Что до Харольда, то за все время их знакомства он намеренно избегал любых разговоров о ее первом муже и понятия не имел о том, что прекрасная вдова люто ненавидит Бриана Бору. А когда Харольд приехал в Ратмайнс, их разговор с Килинн опять же, к сожалению, состоялся не снаружи, когда при свете дня он, возможно, заподозрил бы неладное по выражению ее лица, а в полумраке дома, и он не мог догадаться, что у нее на уме.

Для начала он бодро объявил ей о том, что есть хороший повод сыграть свадьбу не откладывая. Килинн как будто заинтересовалась. Помня, как осторожна и практична эта женщина, Харольд постарался преподнести все в наиболее выгодном свете.

– Как видишь, – закончил он, – если мы поженимся прямо сейчас и ты переберешься в Фингал, ты сможешь хотя бы часть своего стада перегнать туда и сохранить, пока все эти волнения не улягутся. Я очень надеюсь, что нам удастся спасти скот. А если повезет, то благодаря Морану мы сможем защитить и поместье в Ратмайнсе.

– Понимаю… – тихо проговорила Килинн. – И, выходя за тебя замуж, я должна заявить о своей преданности Бриану Бору. – В ее голосе появился какой-то холодок, но Харольд этого не заметил.

– Думаю, я могу за это поручиться, благодаря Морану, – сказал он.

Зная о том, какие страдания ей пришлось перенести из-за того, что когда-то ее муж выступил против Бриана Бору, Харольд предполагал, что она будет только рада оказаться теперь в стороне от всех неприятностей. Он увидел в слабом свете комнаты, как она медленно кивнула. Потом она отвернулась и посмотрела в темный угол, где у стены на столике, мерцая, словно древний кельтский призрак, стоял желтоватый череп-кубок, принадлежавший их далекому предку Фергусу.

– В Ленстере нарастают волнения. – Голос ее звучал очень слабо, словно издалека. – Мой муж принадлежал к королевскому роду. И я тоже. – Она помолчала. – Даже твои остмены поднимают мятеж. Для тебя это что-нибудь значит?

– По-моему, они просто глупцы, – честно ответил Харольд. При этих словах Килинн глубоко вздохнула, или это ему только показалось? – Бриан Бору – великий военачальник! – сказал он с восхищением. – Ленстер будет сокрушен, и по заслугам.

– Он самозванец! – Килинн выговорила это с такой неожиданной злостью, что Харольд растерялся.

– Но он заслужил уважение, – мягко произнес он. – Даже Церковь…

– Он подкупил Арму золотом! – крикнула она. – А это недостойно ее – принимать деньги от такого человека! – И прежде чем Харольд нашелся с ответом, она продолжала: – Кем были его люди? Никем. Обыкновенные разбойники, ничем не лучше дикарей-язычников Лимерика, с которыми они сражались.

Килинн словно забыла, что такой оскорбительный выпад против скандинавов-язычников из Лимерика мог относиться и к предкам самого Харольда. Но такие тонкости, как он понял, ее не волновали.

– Он просто пират из Манстера! Только и всего. Его нужно раздавить, как змею! – воскликнула она с презрением.

Харольд понимал, что задел ее за живое и что ему следует быть осмотрительнее, но поневоле почувствовал досаду.

– Что бы ни было сказано о Бриане, – спокойно произнес он, – нам придется решить, что делать дальше. И тебе и мне следует защитить свои поместья. Когда я думаю, – добавил он, надеясь польстить ей, – о том, как чудесно ты все здесь устроила в Ратмайнсе…

Слышала ли она его? Ее побледневшее лицо словно окаменело. В зеленых глазах сверкал грозный огонь. Харольд понял, хотя и слишком поздно, что все его слова были напрасны. Ярость, кипевшая в ней, уже прорвалась наружу.

– Я ненавижу Бриана! – закричала она. – Я хочу увидеть его мертвым! Хочу полюбоваться, как его тело разрубят на куски, а голову насадят на кол, чтобы мои сыновья и дочери могли плюнуть в нее! Хочу, чтобы мои дети напились его крови!

В гневе она стала еще красивее. Харольд смотрел на нее и думал, что нужно просто подождать, пока она немного успокоится. Однако его мужское самолюбие было задето тем, с каким пренебрежением она отнеслась к его словам.

– И все-таки я буду защищать свое поместье в Фингале, – мрачно сказал он.

– Делай что хочешь, – презрительно бросила Килинн, отворачиваясь. – Мне все равно.

Харольд промолчал, все еще надеясь, что она уступит, но, так и не дождавшись от нее больше ни слова, наконец встал, чтобы уйти. Килинн не двигалась. Он попытался заглянуть в ее лицо, чтобы понять, что она чувствует. Был ли это гнев, боль, желание услышать от него слова утешения или же одно только презрение.

– Я ухожу, – сказал он.

– Отправляйся в Манстер, к своему дружку Бриану, – ответила она. Ее полный горечи голос был подобен смертельному яду. Теперь она повернулась к Харольду и смотрела на него сверкающими зелеными глазами. – И я не хочу, чтобы предатели и язычники снова приковыляли в этот дом.

С тем он и ушел.