Ирландия

Никого не удивило то, что осенью король Генрих опять вызвал графа Килдэра в Лондон. Король еще не забыл о том, как Фицджеральд вынудил его вернуть ему пост лорда-наместника, и можно было не сомневаться, что Батлеры не стеснялись сообщать английскому двору все, что можно было использовать против графа. А граф Килдэр, вежливо извинившись перед королем, сказал своим друзьям, что собирается хорошенько повеселиться, прежде чем снова поедет в Англию, и, чтобы напомнить английскому монарху о том, что с Фицджеральдами лучше не шутить, преспокойно снял королевские пушки со стены Дублинского замка и увез их в собственную крепость. И в последние месяцы Килдэр хладнокровно оставался в Ирландии, в то время как Генрих продолжал злиться.

Но недавно Уолш услышал, что Килдэр нездоров. Раны, полученные им в одной из военных кампаний, опять начали его беспокоить. Говорили, что он очень страдает от боли и не на шутку занемог.

– Интересно, это действительно так или он только делает вид, что болен, чтобы не ехать в Англию? – говорил Уолш жене. – Но говорят, что граф действительно теряет силы.

И в самом деле, вместо того чтобы самому явиться на праздник, Килдэр прислал своего сына Томаса. Семья Килдэра была немаленькой: у графа имелось не меньше пяти братьев.

– Но если с графом что-то случится, – говорил Уолш, – титул и дворянство все равно унаследует Томас, а не его дядья.

В Дублине об этом юноше знали только то, что он большой модник и что он явился на праздник Тела Христова в компании каких-то пьяных английских хлыщей.

– Друзья называют его Шелковым Томасом, – неодобрительно добавил Уильям.

Но ему, как и всем остальным джентльменам в Дублине, было очень любопытно взглянуть на сынка Килдэра.

Однако молодой лорд Томас произвел вполне благоприятное впечатление. Он обладал аристократической внешностью своей семьи; одет был действительно в изысканную шелковую котту, подпоясанную, как того требовала мода английских и французских дворов, но его наряд не выглядел ни излишне кричащим, ни безвкусным, а при знакомстве с другими гостями он держался очень любезно. После разговора с ним Уолш вернулся к жене и сообщил:

– Он молод, но много знает. И далеко не дурак.

Пир был великолепным. А после него общество снова перемешалось. И тут Маргарет, прогуливаясь по залу вместе с мужем, вдруг оказалась лицом к лицу с Джоан Дойл. Сам олдермен как раз отошел, чтобы поговорить с Шелковым Томасом, и его жена осталась одна. При виде Уолшей госпожа Дойл просияла от радости.

Избежать встречи было невозможно. И Маргарет в ответ на приветствие постаралась изобразить самую лучезарную улыбку. Все трое обменялись обычными, ничего не значащими любезностями, потом Джоан Дойл повернулась к Маргарет:

– Вам стоит почаще бывать в Дублине.

– Я иногда приезжаю на рынки, – тихо пролепетала Маргарет.

– А вам так не кажется? – обратилась Джоан к Уолшу.

– Да, конечно, – вежливо откликнулся тот.

Маргарет присматривалась к ним обоим. Разговор звучал совершенно невинно. Но если они и старались скрыть что-то от нее, то просто не понимали, как пристально она за ними наблюдала.

– Наверное, вы правы, – сказала она. – Мне бы следовало хоть на праздники приезжать. – И кивнула, как бы в ответ на свои мысли. – Вот хотя бы на праздник Тела Христова.

Показалось ли ей, что они переглянулись? Да, Маргарет была уверена, что так оно и было. Потом жена Дойла засмеялась:

– Праздник Тела и Крови Христовых был замечательным, – сказала она, улыбаясь Уолшу, тот улыбнулся в ответ и кивнул.

Они над ней насмехались. Думали, что ей ничего не известно.

– Вообще-то, – беспечным тоном сообщила она, – в этом году я приезжала на этот праздник.

Тут уж ошибиться было невозможно. Ее муж побледнел.

– Ты приезжала?

– Разве я тебе не говорила? Просто вдруг захотелось. Я видела шествие по Скиннерс-роу. – Она одарила их обоих улыбкой. – Я вообще все видела.

Момент был великолепен. Оба они как будто окаменели. Первой опомнилась Джоан Дойл.

– Вы должны были зайти к нам! – воскликнула она. – Мы все смотрели из окон. Вы бы больше увидели.

– Мне и так все было видно, – заверила ее Маргарет.

Она их поймала. Маргарет ощутила прилив сил. Это почти стоило пережитой боли. Она видела, как они пытаются понять, как много она знает, иронизирует или нет. И не понимали. Что ж…

Маргарет улыбнулась и взяла мужа за руку.

– Мы должны поздороваться, – пробормотала она, кивая в сторону некоего джентльмена из Фингала, стоявшего неподалеку, и увлекла к нему Уолша, оставив жену Дойла в одиночестве.

И все же это была пустая победа. Да, оба они остались в неуверенности, но их замешательство сказало Маргарет все, что она хотела знать. Уолш обманывал ее, а значит, вполне мог сделать это снова.

Вечером, в постели, Маргарет спросила мужа:

– По-твоему, Джоан Дойл – привлекательная женщина?

– Ты думаешь, я нахожу ее привлекательной, – осторожно ответил он, потом помолчал, как бы размышляя. – Она хорошая женщина, – наконец сказал он, – но мне больше нравятся рыжие.