Ирландские чудные сказания

— Ни с кем они так не обходятся, — сказал кто-то. — Что за нового хозяина они себе взяли?

Фюн склонился к мальчишке.

— Скажи, королевич, сердце мое, как тебя звать и как ты оказался посреди охотничьей стаи — и почему ты гол?

Но мальчик не понимал языка людей Ирландии. Вложил ручонку в руку Фюна, и вождь почуял, что ручонка эта взяла его за сердце. Усадил он мальчишку к себе на могучие плечи.

— Кое-что изловили мы на этой охоте, — сказал он Кэльте мак Ронану. — Отнесем это сокровище в дом. Будешь из фениев, родной мой, — сказал он вверх.

Мальчик глянул на него, и от благородного доверия и отваги в том взгляде сердце Фюна растаяло.

— Мой олененок! — сказал он.

И вспомнил другую лань. Поставил мальчонку себе меж коленей и глядел на него пристально, долго.

— Точно такой же взгляд, — сказал он своему ослабевшему сердцу, — точно те же глаза, что у Сайв.

Печаль затопила сердце ему в один миг, и радость вспенилась там великой волной. На стоянку он шел распевая, и его люди вновь видели радостного вожака, какого едва не забыли.

Глава шестая

В точности так же, как не мог он когда-то расставаться с Сайв, не в силах он был теперь разлучаться с этим мальчиком. Тысячу имен ему дал, одно нежнее другого: «мой олешка, трепет сердца моего, мое тайное сокровище» — или «музыка моя, моя цветущая ветка, клад сердца моего, моя душа». Собаки по мальчику сходили с ума не меньше. Он мог преспокойно сидеть посреди стаи, которая порвала бы кого угодно в клочки, — а все оттого, что Бран и Школан с тремя своими щенками ходили за ним неотвязно, словно тени. Пока он был со стаей, эти пятеро оставались с ним, и роковым был взгляд, какой бросали они на сотоварищей, стоило тем подобраться слишком близко — или если вели они себя недостаточно смирно. Мутузили они всю стаю зверски, все вместе, пока любая гончая из псарни Фюна не усвоила, что ребятенок им хозяин и нет на белом свете ничего священнее.

Вскоре могли бы пятеро матерых гончих оставить покровительство над мальчиком — совершенно признавали они владычество юного хозяина. Но не оставляли они, ибо не любовью дарили они ребятенка, а обожанием.

Фюна, может, даже смущало такое их пастырство. Если бы мог он — сурово одернул бы собак, да и сам мальчик сумел бы сурово одернуть его самого, осмелься он. Ибо таков был порядок Любовей у Фюна: первый — мальчик, следом — Бран, Школан и трое их щенков, дальше — Кэльте мак Ронан, а уж потом все остальные воители. Всех любил он, однако в таком вот порядке. Заноза, что лезла в лапу Брану, попадала и в ногу Фюну. Весь мир это знал, и не было такого воителя, кто не признавал бы горестно, что была причина у этой любви.

Мало-помалу мальчик научился разбирать людскую речь и разговаривать и наконец смог поведать свой сказ Фюну.

Много было пробелов в рассказе том, ибо дети мало что помнят. Деянья стареют за день, хоронятся за ночь. Новые воспоминания толпятся вокруг старых, человеку приходится уметь забывать, а не только помнить. Целая новая жизнь началась у этого мальчика, жизнь мгновенная и памятная, и потому его свежие воспоминания смешались с былыми, затмили их, и не очень уверен он был, случилось ли то, о чем он говорит, в этом мире или же в том, что покинул он.

Глава седьмая

— Я жил, — рассказал он, — в просторном красивом месте. Там были холмы и долины, леса и потоки, но куда бы ни шел я, всегда приходил к скале, такой высоченной, будто упиралась она в небеса, и такой отвесной, что даже козлу не пришло бы на ум влезть по ней.

— Не знаю такого места, — задумчиво молвил Фюн.

— Нет такого в Ирландии, — сказал Кэльте, — но в краях сидов есть такое место.

— Истинно так, — сказал Фюн.

— Летом я ел плоды и коренья, — продолжал мальчик, — а зимой еду мне оставляли в пещере.

— И никого с тобой не было? — спросил Фюн.

— Никого, только олениха, она любила меня, — и я ее любил.

— Ахти! — горестно вскрикнул Фюн. — Рассказывай дальше, сынок.

— Темный суровый человек часто приходил за нами и говорил с оленихой. Иногда нежно, тихо, просительно, а иногда громко кричал грубым, сердитым голосом. Но как бы ни говорил он, олениха пятилась от него с ужасом, и человек всегда уходил бешеный.

— Это Темный Колдун из народа богов, — в отчаянии закричал Фюн.

— Так и есть, душа моя, — сказал Кэльте.