Ирландское сердце

– А потом кое-кому из бельгийцев хватило мужества защищаться. Эти парни с ружьями – franc-tireurs, вольные стрелки, как называли их люди, – они напали на немцев. На самом деле все это было очень сдержанно – всего-то несколько выстрелов из окон квартир и с крыш домов. Но немецких солдат это привело в бешенство. Да как это отребье посмело сопротивляться! Все, что я помню дальше, – это как у наших дверей возникает тот офицер и командует нам всем выйти. Потом они приносят бочки с бензином, а солдаты с факелами уже стоят наготове. Они обливают помещение библиотеки горючим. Вперед выходит ректор, который хочет поговорить с капитаном. «Пристрелите его», – скомандовал тот, и один из солдат выполнил его приказ. Прямо в сердце. Я не мог поверить своим глазам. «Прекратите! – сказал я капитану. – Вы – настоящее чудовище!» Он рассмеялся мне в лицо. По его приказу двое солдат держали меня, а третий, тот, что застрелил ректора, взял штык и порезал мне грудь.

Я протянула руку и очень осторожно коснулась кожи Питера над повязкой.

– Я чувствовал себя абсолютно беспомощным, – продолжал он. – Тогда помочь мне попытался один из священников. Капитан застрелил его, обозвав напоследок сводником «этой вавилонской шлюхи», папы римского. Не нравятся католические священнослужители отважным немецким солдатам. Слава богу, остальные священники убежали. Капитан привязал меня к колесу одной из повозок, чтобы я видел, как они будут сжигать библиотеку. В этом огне, Нора, было что-то странное. Цвет пламени. Наверное, это объясняется кожей книжных переплетов, возрастом бумаги, чернилами. Некоторые чернила были приготовлены из драгоценных камней – для синих, например, использовалась ляпис-лазурь, лазурит. Как бы там ни было, но краски этого пламени были очень красивыми… Оттенки сине-фиолетового, багрового, потом темно-красного, ярко-оранжевого. Капитан комментировал все это. «Изумительно!» – воскликнул он. В конце концов они меня отпустили. А меня так и подмывало рассказать ему, что некоторые из самых ценных томов я успел уже отослать.

– Надеюсь, вы все-таки удержали язык за зубами, – сказала я Питеру.

– Да, удержал, – кивнул он. – Я побрел вон из города и вскоре оказался в большой компании. Немцы выгнали из Левена все его население. На дорогах оказалось десять тысяч человек – грузовики с двумя-тремя десятками пассажиров, автомобили, крестьянские повозки, целые семьи, идущие пешком, и даже дети, тащившие какие-то пожитки. Я присоединился к ним. На обочине остановился фургон Красного Креста, и медсестра оттуда перевязала мне рану. Антверпен по-прежнему удерживала бельгийская армия, так что большинство беженцев направлялись туда. Но я свернул в сторону Парижа. А потом я решил, что мне жутко повезло – я отыскал отряд французской армии. Но в итоге меня опять чуть не убили. Они никак не могли для себя решить, шпион я или немецкий дезертир, а я все без умолку повторял, что я irlandais, ирландец, пока кто-то наконец не понял меня. Тогда они решили передать меня в отряд к англичанам, который расположился всего в полумиле от них. Никогда не думал, что когда-нибудь буду настолько рад встрече с английским офицером. «Я – ирландец», – сообщил я ему, а потом принялся рассказывать о том, что случилось в Левене. И тогда… Вы не поверите, Нора. Он пришел в ярость и начал орать что-то про «Миков» и «Пэдди»[154], предающих своего короля и всю страну. Он заставил своего солдата сорвать с меня повязку, а потом ударил меня по раненой груди своей щеголеватой тростью. Он кричал, что шпионов они вешают на месте, без суда и следствия, и что именно такая участь ожидает и меня. Но, слава богу, мимо проходил еще один офицер. «Это один из ваших, – сказал ему первый офицер. – Вы ведь, кажется, родились в Дублине?» На что тот ответил: «Да, но, как сказал Веллингтон, то, что я родился в конюшне, не делает меня лошадью». Но тут я назвал имена нескольких профессоров из Тринити-колледжа. А потом даже, по подсказке Всевышнего, вспомнил про лорда Лукана, моего лендлорда. «Он просто очередной дурак, – сказал офицер из Дублина своему коллеге, – каких в Ирландии много. Угрозы он не представляет».

– А вам не хотелось дать ему по физиономии? – поинтересовалась я.

– Очень хотелось. Но вместо этого я сказал ему «спасибо», и на этом меня отпустили, – ответил Питер.

– Вы поступили благоразумно, – заметила я.

– Но я собой не горжусь, Нора.

– Поспите, Питер. Я скажу отцу Кевину, что вы здесь, и принесу поесть. Никуда не уходите.

Но к тому моменту он уже спал.

Я отправилась в Ирландский колледж.

– Вам сюда нельзя, Нора, – шепотом предупредил меня отец Кевин. – Здесь французская полиция. Британцы наговорили им, что у нас тут – логово немецких шпионов. К тому же они каким-то образом узнали, что Питер был в Левене, а какой-то идиот из тамошних священников наплел властям, что Питер Кили встретил немцев очень по-дружески, показывал им библиотеку, после чего отца ректора застрелили. Так что теперь Питер стал для них пособником немцев – и все из-за того, что он ирландец.