Ирландское сердце

Я рассказала ему, что Питера избивали сначала немцы, а потом французы и англичане.

– Все как обычно: предоставьте ирландцам одним отдуваться перед всей этой стаей, – проворчал отец Кевин.

– На некоторое время вы останетесь у меня, – сказала я Питеру, возвратившись в свою комнату. – Отец Кевин считает, что сможет уладить ваши проблемы. Он пользуется определенным влиянием во французской полиции. Но пока что…

Я купила бритву, нижнее белье, а также рубаху и широкие брюки, как у парней с рынка. Он взял все это у меня, вымылся и оделся. Одежда пришлась ему впору. Сложение у Питера было как у настоящего рабочего человека – мускулистые руки и широкие плечи.

За обедом, который состоял из ветчины и сыра, я рассказала ему о том, что мне сообщил отец Кевин. Питер молчал. Я даже не была уверена, что он вообще воспринимает мои слова. Я сказала ему, что не смогла достать больше еды. Магазины пусты, на улицах безлюдно. Французская армия отступает, приближаются боши. И снова от Питера не последовало никакой реакции.

– Для меня странно находиться с вами наедине подобным образом, – наконец произнес он. – У меня почти нет опыта общения с женщинами. Была одна девушка в Карне. Мы встречались, целовались несколько раз, но потом…

Он умолк.

– Что потом?

Он молчал.

– Она бросила вас? – попыталась угадать я. – Уехала в Америку? Такое случается, Питер. И дело тут не обязательно в вас или ваших поцелуях.

– Она умерла, – тихо сказал он, – когда нам было по восемнадцать. А на следующий год у меня появилась возможность поступить в университет. Это организовал наш приходской священник. Он был уверен, что церковь – мое призвание, но я с самого начала знал, что никогда не смогу стать церковником.

Он улыбнулся.

– А поцелуи те были очень страстными, но больше у меня никого не было.

– Почему? – спросила я.

И он перечислил мне все то, о чем уже говорил отец Кевин: нет дома, нет денег.

– Я люблю свою работу, но за нее платят недостаточно, чтобы мужчина мог содержать жену и детей. А теперь… Ну, я думал, что для меня все это уже в прошлом, и даже был рад, правда. До тех пор пока в Пантеон, промокнув от дождя, не вошли вы. Я обрадовался, когда меня отослали в Левен, и планировал остаться там навсегда. Однако сейчас…

– Вы хотите мне что-то сказать, Питер? Так скажите.

Но он не произнес ни слова. Просто наклонился через стол и поцеловал меня. Да, получилось у него действительно страстно.

Просто удивительно, как одно событие порождает другое. Вначале я вообще сомневалась, вспомню ли я, как заниматься любовью. Но потом решила, что, однажды научившись, больше не разучишься. К тому же Питеру очень этого хотелось. Я даже отчасти простила Тима Макшейна, потому что благодаря ему, глядя, как Питер наслаждается нашей близостью, я понимала, что можно получать радость, помогая партнеру раскрыться, сбросить оковы. И никто из нас не переживал по поводу смертных грехов. Все три дня, которые мы с Питером провели в моей комнате над площадью Вогезов, слышался гром приближающейся канонады тяжелых пушек. Но мы были живы, и Господь, безусловно, хотел, чтобы мы были счастливы. Отец Кевин тоже хотел этого.

2 сентября, 1914

– Немцы сожгли библиотеку в Левене, чтобы запугать мир, – сказал Питер. – Чтобы продемонстрировать, что сопротивлением ничего не добиться.

Мы находились в Ирландском колледже. Отец Кевин считал, что Питер здесь в относительной безопасности. Парижская полиция была слишком занята, чтобы морочить себе голову еще и с ним. Я принесла рулоны материи от мадам Симон, и теперь мы с Питером и отцом Кевином заворачивали в нее книги и манускрипты, а потом укладывали все это в деревянные ящики.

– Мадам Симон говорит, что немцы могут быть здесь уже через несколько дней, – сообщила я.

– Но они, конечно, не захотят разрушать Париж, – заметил отец Кевин. – В конце концов, это ведь их приз. В газетах пишут, что правительство объявит Париж «открытым городом» и не станет защищать его от немцев.

Я плотно натянула зеленый бархат, стараясь при этом не помять края рукописи, но на колени мне падали мелкие чешуйки пергамента.

– Он распадается, – сказала я Питеру.

– Ему ведь почти тысяча лет, – ответил он. Питер посмотрел на отца Кевина. – Немцы приняли решение сжечь библиотеку в Левене. Расчетливо, демонстративно. Почему же им не проделать то же самое и в Париже?

– Жанна д’Арк никогда не позволит германцам разрушить Париж, – заявила я.

Питер улыбнулся мне. По дороге от своего дома я заставила его остановиться перед статуей Жанны, стоящей лицом к Лувру. Мы были не единственными, кто пришел туда, чтобы попросить у нее помощи. Там была целая толпа – в основном женщины, некоторые стояли на коленях. Однако было там и немало мужчин, попадались даже солдаты.

– Исключать чудеса никогда не является разумным решением, – согласился отец Кевин.