Ироническая проза ч.1

 Нет, честное слово, я здесь ни при чём! - я и не сообразил опять, что произошло - а оказалось, что какая-то запоздалая осенняя муха вдруг пролетела перед мордой доберманихи Греты. И полетела прямо в сторону этих "сантехников" с монтировкой. О том, как доберман ловит муху, я уже рассказывал в самом начале - а теперь представьте, что это был не просто доберман, но доберманиха Грета - крупная с заломленным по-разбойничьи ухом, с вечно горящими глазами-прожекторами... А остальные собаки муху не видели: они просто решили, что Груша пошла в атаку на незваных гостей - и вся стая рванулась с места. Самое жуткое было в том, что все пятеро псов рванули на пришельцев совершенно молча: был слышен только топот стаи, да клацание Грушкиных клыков. Кто знает характер собак, тот всё понял...

 ...Я никогда не видел, чтобы люди так быстро бегали; более того - я не ожидал, что забор, окружавший наш участок, можно перепрыгнуть, да ещё с такого короткого разбега: я сам колотил этот забор и был уверен, что и перелезть-то через него не так уж легко. А тут - на тебе! Просто, сборная ссср по прыжкам в высоту, а не "бригада сантехников"! Ай да собачки!...

 С тех пор гнусные смерды и презренные тати из деревни с очень говорящим названием Бурдаковка не совались в наш дачный посёлок несколько лет. По крайней мере, наши владения они до сих пор обходят самой дальней дорогой.

Банзай, или Месть Знаменосца

"...И отсутствие Знамени части - это кощунственнее, чем попасть в плен.

Это граничит с изменой Родине. Это трибунал и вечный несмываемый позор.

Это... это невообразимо, невозможно! За знамя можно умереть, спасти его

ценой своей жизни, вынести простреленным на собственном теле, встать на

колено и поцеловать; в самом крайнем случае на знамени части можно

трахнуть бабу посреди Ленинской комнаты. Но лишиться его

принципиально невозможно ни в коем случае."

Михаил ВЕЛЛЕР, "Баллада о знамени"

  7 ноября приближалось неотвратимо - как гигантский астероид, или даже как Конец Света. И студент четвёртого курса N-ского института Мишка Барсуков чувствовал приближение очередной годовщины ВОСРы (великой и октябрьской социалистической революции) лучше других - и не испытывал по этому поводу никакой радости. Нет, он не был идейным антисоветчиком, этот Мишка - просто, он прекрасно знал, что, как и в прошлые годы, ему вновь предстоит тащиться ни свет, ни заря, в институт, ждать, пока однокурсники построятся в праздничные колонны - а потом, взяв в руки факультетское знамя, гордо вышагивать впереди колонны, неся это знамя на вытянутых руках. И чтобы - ни-ни! ни капли спиртного, пока вся колонна гордо не промарширует перед трибуной, на которой выстроились принимать демонстрацию "первые лица". Да и потом - тоже - ни-ни! - знамя нужно будет доставить на факультет, найти на факультете коменду (а коменда - не дура пропустить "ради праздничка" пол-банки. да и задрыхнуть где-нибудь в укромном месте) - и только тогда... А что - "тогда"? Тащиться через полгорода в общагу, где все уже "захорошели", где "горючки" осталось совсем чуть-чуть, где самые красивые и отвязные девахи уже разобраны, и где Мишкиному появлению никто особо и не рад...

 Мишка был самым высоким парнем на факультете, да и внешностью выдался: широкоплечий блондин с простым и открытым русским лицом - этакий "парень-комсомолец с плаката" - лучшей кандидатуры на роль знаменосца на факультете было и не сыскать! Вот и таскал Мишка факультетское знамя все годы своей учёбы, с самого первого курса - и на 7-е ноября, и на 1-е мая, и на 9-е... Тяжеленное знамя из гробового тёмно-красного плюша, обшитое бахромой, с двумя кистями, прибитое к трёхметровой палке, украшенной навершьем - на вытянутых руках, по ноябрьскому первому морозцу, бодрым шагом. А сзади шли однокурсники.