Ошибочно было бы думать, что чувство комического возникает тогда, когда мы совсем не сочувствуем тому, над кем смеёмся. По свидетельству профессора Л. Тимофеева, мы не стали бы смеяться над упавшим спортсменом в том случае, если бы он сломал себе ногу. Это, конечно, верно и доказывает, что известная доля сочувствия к спортсмену у нас всегда есть. Мы вообще не смеёмся над упавшими спортсменами, даже в тех случаях, когда у них остаются целы ноги. Присутствуя на футбольных матчах, можно видеть, как часто игроки падают. Это, однако ж, не вызывает у зрителей смеха. Каждый понимает, что, падая во время погони во весь опор за мячом, очень легко получить увечье. Если мы даже не сочувствуем игроку как спортсмену (не желаем ему удачи, потому что желаем удачи его противнику), то всё же сочувствуем ему как человеку. Та степень сочувствия, которую мы к игроку питаем, независимо от принадлежности к той или иной команде, допускает наш смех лишь в менее опасных для его жизни случаях, например если он промахнётся ногой по мячу или, зазевавшись, получит несильный удар мячом по затылку и пр.
Если, сочувствуя сверх меры, мы не будем смеяться над действительно комическими явлениями, то, сочувствуя меньше чем следует, мы будем смеяться над тем, что комическим уже не является. Для того чтоб определить, имеем ли мы дело с действительно комическим явлением, необходимо подходить к нему с известной мерой сочувствия. Эта мера определяется, как мы видели, не родственными или приятельскими отношениями, не теми симпатиями или антипатиями, которые могут питать зрители к игрокам различных спортивных команд. Скажем просто – это нормальное человеческое сочувствие, которое мы обычно питаем к людям и на которое сами рассчитываем со стороны тех же людей, то есть со стороны общества.
Можем ли мы, однако, сказать, что все люди заслуживают одинакового общественного сочувствия? Вправе ли мы ко всем подходить в данном случае одинаково? Отношения между людьми складываются в жизни гораздо сложнее, чем на футбольном поле. Одни и те же явления действительности могут вызывать в разных условиях разную степень как осуждения, так и сочувствия со стороны общества.
Представьте себе загулявшего за полночь, подвыпившего мужа, возвращающегося домой к своей сердитой жене, которая, кстати сказать, не дождавшись его, легла спать. Вы видите, как он, сняв башмаки, крадётся в одних носках по коридору, ступая как можно тише, чтоб не разбудить жену, но неожиданно натыкается на какой-нибудь стоящий у стены предмет, может быть, железное корыто, и со страшным грохотом валит его на пол. Вы, конечно, смеётесь, воспринимая происшедшую с ним оплошность как комический случай. Но представьте на минуту, что перед вами не коридор жилого дома, а коридор тюрьмы, по которому пробирается совершающий побег невинно осуждённый. Он также снял ботинки, чтоб заглушить шаги, но по неосторожности роняет на пол какой-нибудь стоящий у стены предмет, может быть, то же корыто. Несмотря на то что он допустил точно такую же оплошность, как подгулявший муж, мы не воспринимаем её как комический случай и, конечно же, не смеёмся. В обоих этих случаях действуют разные люди, преследующие разные цели, обоим грозит разная степень опасности, поэтому и внушают они нам разную степень сочувствия, вследствие чего один и тот же случай с обронённым по неосторожности корытом в первый раз воспринимался нами как комическое происшествие, а во второй – как страшное или трагическое.
Или представьте себе, что вы видите, как за честным, безобидным человеком гонится хулиган. Вы видите, что он уже догоняет его, уже протягивает руку, чтобы схватить или ударить, но вдруг спотыкается о камень и падает. Вы, возможно, смеётесь, воспринимая это падение как комический случай. Если бы упал честный человек, пытаясь догнать хулигана или преследуя преступника, вы, наверное, не смеялись бы, так как в этом падении не нашли бы ничего комического.
Эти примеры как нельзя лучше показывают, что нет каких-то специально комических положений, неизменно вызывающих смех во всех случаях жизни. Мы не можем рассматривать комическое в отрыве от того, с кем оно происходит, в отрыве от конкретных условий.
Когда мы рассуждали о смехе, не говоря о сочувствии, мы оставляли без внимания вопрос, над кем мы смеёмся, с кем происходит тот или иной комический случай. Это, как мы уже убедились, небезразлично. Общество неоднородно. Люди бывают разные. Мы не можем да и не должны ко всем относиться с одинаковым сочувствием, так как это было бы несправедливо. Мы не станем сочувствовать какому-нибудь преступнику в том, что он потерпел неудачу, пытаясь обобрать честного человека.