Иронические юморески. Кванты смеха

Мы уже проследили, как, каким путём эмоция осуждения может породить в нашем сознании эмоцию радости, выражающуюся в смехе. Ч. Дарвин не обратил внимания на эту сторону дела. Перечислив ряд внешних причин, которые, по его мнению, могут вызывать смех, но не рождают радостное настроение, учитывая в то же время, что смех вообще невозможен без радостного настроения, Дарвин пришёл к мысли, что это радостное настроение должно владеть нами как бы независимо от причины, возбуждающей смех, как бы заблаговременно, ещё до того, как появилась причина смеха.

Дарвин, таким образом, отрывает радостную эмоцию от внушающих её жизненных причин, жизненных обстоятельств. Продолжая рассуждение о причинах, возбуждающих смех, он пишет: «Жизненные обстоятельства не играют существенной роли: ни один бедняк не засмеётся и не улыбнётся, внезапно услыхав, что ему завещано большое состояние».

Случай с бедняком, который не засмеётся, узнав, что ему завещано большое состояние, неубедителен, так как пригоден лишь в качестве примера смеха радостного, а не выражающего чувство комического. Смеяться бедняку тут совершенно не над чем (нечего осуждать смехом). Проявлять же радость он тоже не может. Ведь узнав о завещанном состоянии, он узнаёт вместе с тем и о смерти завещателя. Обнаруживать в такой ситуации радость, если бы он даже её испытывал, было бы неуместно. Делать на основании такого примера вывод, что жизненные обстоятельства не играют существенной роли в образовании смеха, неправомерно.

Комическое явление, то есть жизненное обстоятельство, рождающее смех, по Дарвину, – это что-то случайное, привходящее, лишь разряжающее, задерживающее наше возбуждение приятными чувствами (радостным настроением), благодаря чему нервная энергия, ранее затрачивавшаяся на эти чувства, изливается в смехе. «Если человек сильно возбуждён приятными чувствами, – пишет Ч. Дарвин, – и если случится маленькое, неожиданное происшествие или придёт неожиданная мысль, тогда, по замечанию м-ра Герберта Спенсера, “большое количество нервной энергии, которому не дают расходоваться на образование равнозначащего количества новых мыслей и эмоций, внезапно задерживается в своём течении…”. Этот избыток должен излиться в каком-нибудь другом направлении, в результате чего получается отток по двигательным нервам к различным категориям мышц, вызывающих полусудорожные движения, называемые смехом».

Таким образом, по мнению Дарвина, содержание жизненного явления или мысли, вызывающей смех, не имеет значения, важно только, чтоб они были маленькими, незначительными, неожиданными. В этом рассуждении Дарвина, объясняющем механизм возникновения смеха, нетрудно заметить сходство с рассуждениями Канта. Если, по мнению Канта, для возникновения смеха необходимо напряжённое ожидание, превращающееся в ничто, в ничтожность, в пустяк, то, по Дарвину и Спенсеру, необходимо сильное возбуждение приятными (радостными) чувствами, прерывающееся маленьким, то есть опять-таки ничтожным, происшествием или неожиданной, то есть случайной, не идущей к делу мыслью. Если у Канта в результате прекращения напряжённого ожидания появлялось колебательное движение мысли, вызывавшее гармонирующее с ним колебание тела, то у Дарвина и Спенсера в результате прекращения сильного эмоционального напряжения нервная энергия направляется на образование полусудорожных, то есть опять-таки телесных движений. Разница здесь в основном лишь та, что у Канта телесные движения, так или иначе вызванные комическим явлением, рождают радостную эмоцию (приятное состояние), у Дарвина же радостная эмоция (приятное чувство) существует загодя, ещё до того как появится комическое явление.

Поскольку смех, по мысли Дарвина, возникает тогда, когда нервная энергия, встретившись с комическим явлением, перестаёт расходоваться на образование новых мыслей и эмоций и направляется на образование телесных движений, постольку комическое явление выступает уже не в роли причины, внушающей нам ту или иную эмоцию, а, наоборот, в роли причины прекращающей, уничтожающей какое бы то ни было эмоциональное состояние. Это, впрочем, находится в полном соответствии с пониманием комического как нелепого, бессмысленного, необъяснимого, то есть не имеющего какого-либо влияния на наши мысли и чувства. Такое толкование может объяснить то отсутствие озабоченности, которое бывает у нас при смехе, но не в силах объяснить той общественной роли, которую играет смех в жизни, не может объяснить нашего неодобрительного отношения к осмеиваемому, чувства неловкости или стыда у осмеиваемого и т. д. Между тем состояние беззаботности, отсутствие каких бы то ни было других сильных эмоций у смеющегося легко объясняется тем, что сильная эмоция радости, владеющая нами при смехе, вытесняет из нашего сознания другие эмоции, заставляет забывать о заботах и огорчениях, если, конечно, они не бывают в этот момент очень значительны.