Иронические юморески. Кванты смеха

Можно с полной уверенностью сказать, что вовсе не обязательно, чтобы вся наша непосредственно предшествующая психическая жизнь при встрече с комическим настраивала нас на восприятие значительного, существенного, прекрасного. Даже больше того, если, ожидая увидеть прекрасное, мы неожиданно увидим вместо него безобразное, то есть нечто уродливое, то испытаем самый настоящий испуг, то есть чувство страха без всякой примеси чувства комического, и чем неожиданнее появится перед нами безобразное, тем сильнее будет испуг. Если мы настроимся на восприятие значительного, а увидим вдруг незначительное, вместо ожидаемого существенного увидим дрянь, пустышку, то можем не рассмеяться, а рассердиться, испытать чувство досады, разочарования. Точно так же мы можем испытать самый настоящий испуг, а не чувство комического, если наша предшествующая психическая жизнь настроила нас на восприятие человеческого, а перед нами вдруг окажется не человек, а манекен, статуя, кукла, машина, животное. Принимая манекен или статую за человека, мы обычно пугаемся их мёртвой, несвойственной человеку неподвижности. Принимая за человека живую куклу, машину, то есть робота, мы испугаемся ещё больше, так как обнаружим в их поведении что-то противоестественное, нечеловеческое. Робот сам по себе производит страшное впечатление, но когда мы знаем, что перед нами робот, то есть действующая модель человека, мы не испытываем того ужаса, который может овладеть нами, если мы неожиданно увидим перед собой робота там, где ожидали встретить обыкновенного человека. Точно так же мы не засмеёмся, а можем напугаться до полусмерти, если, ожидая увидеть человеческое лицо, неожиданно вдруг увидим перед собой морду животного, пусть даже это окажется безобидная морда козла, свиньи или телёнка.

Впоследствии, вспоминая или рассказывая о том, как мы испугались статуи или неожиданно приняли за человека тигра, свинью или телёнка, мы можем и посмеяться. Однако в этом случае наш смех вовсе не будет обусловлен тем, что мы увидели нечто, к чему не были подготовлены предшествующими событиями, а тем, что мы вообще привыкли смеяться над проявлением страха, то есть над трусостью. В данном случае мы смеёмся над собой, над своим испугом, как бы отдалившись во времени от напугавшего нас случая, глядя на него как бы со стороны, когда самого испуга мы уже не испытываем.

Мы уже видели, что эмоция радости, владеющая нами при смехе, плохо уживается с другими сильными эмоциями, а эмоция, владеющая нами при испуге, слишком сильна и противоположна тому состоянию безоблачности, беззаботности, которое бывает у нас при смехе. Общее в испуге и смехе – то, что как тот, так и другой – выражение наших переживаний, эмоции или аффекты, но они друг друга не объясняют и один из другого не вытекают, поэтому было бы неверным именовать смех «радостным испугом» или «радостным изумлением». Такое толкование комического – теоретический домысел, ничего в существе дела не объясняющий. Согласно этому домыслу сначала высказывается утверждение, что в комических явлениях всегда заключается какая-нибудь неожиданность (на самом деле неожиданность присутствует не всегда), потом высказывается утверждение, что именно эта неожиданность и смешит (поскольку смешить будто бы больше нечему), но так как неожиданность обычно не смешит, а пугает, то высказывается утверждение, что она может каким-то образом пугать смеша или смешить пугая, чего на самом-то деле вовсе и нет.

В комических явлениях действительно часто наблюдается какая-нибудь неожиданность, однако в той же мере, в какой она наблюдается и в других явлениях жизни. Вы неожиданно узнаёте о чём-нибудь дурном или хорошем, вы неожиданно получаете письмо или телеграмму. Сам факт получения письма может развеселить вас, но веселье может в данном случае и не объясняться наличием чего-либо комического. Вы совершенно неожиданно видите, как человек спотыкается на улице или попадает под автомобиль. Та и другая неожиданность могут быть восприняты вами по-разному, то есть не обязательно со смехом. Вы неожиданно замечаете, что у одного из прохожих вместо ноги искусно сделанный протез. Несмотря на неожиданность, несмотря на то что вся ваша непосредственно предшествующая психическая жизнь была направлена на восприятие нормальной, живой ноги, вы всё же не засмеётесь, не найдя в этом ничего комического. Или вы вдруг встречаете какого-нибудь озорного мальчишку, который, подпустив вас поближе, неожиданно стреляет из игрушечного пистолета. От испуга вы вздрагиваете и сердитесь на мальчишку, вам не до смеха, а мальчишка втихомолку смеётся над вашим испугом, хотя для него здесь не было ничего неожиданного. То, чего он ждал, то есть вашего испуга, то и случилось. Следовательно, он смеётся над ожидаемым проявлением вашего испуга, а не над чем-то для него неожиданным.